1941 год

Когда супругов спрашивали, какой они национальности, жена отвечала:

— Мы — немцы.

Это, правда, не вызывало и тени сомнения. Но Бернард, будучи педантичным, добавлял:

— Точнее сказать — немецкие евреи.

Супруги жили в согласии, и Бетта, слыша поправку мужа, утвердительно кивала головой. Однако, если даже не быть столь покладистой, что, собственно, можно возразить против такой поправки? Отцы, деды, прадеды их родились в Германии и были евреями. Почему ж в таком случае не считать Бернарда правым, когда он с присущей ему добросовестностью отвечал более точно?

Бетта и Бернард родились лет семьдесят назад в одном из городков Восточной Германии, отошедших после первой мировой войны к Польше. Они прожили долгую совместную жизнь. Многие годы были они бедны, но, будучи трудолюбивыми и бережливыми, смогли купить себе под старость маленький домик; в нем собирались они доживать свои дни. У них был сын, работавший механиком в Берлине и посылавший им деньги на жизнь.

С момента прихода фашистов к власти много страшных слухов пришло из Германии. Рассказывали люди, заслуживавшие доверия, но Бетте и Бернарду не хотелось им верить — не вязалось всё это с народом, к которому они себя причисляли. Им трудно было поверить даже тогда, когда сын вынужден был эмигрировать из Германии в Канаду. У него, считали они, была с детства горячая голова. Их, стариков, немцы вряд ли обидели бы.

Старики собирались праздновать пятидесятилетие супружеской жизни. Сын прислал в подарок отцу золотые часы, матери — меховой воротник на пальто. Подарки лежали на видном месте в шкафу, и старики по нескольку раз на день любовались ими. Когда заходили соседи, Бетта как бы невзначай раскрывала шкаф и с гордостью показывала гостям подарки сына.

В одно летнее утро германские полчища ворвались в городок.

Сразу же распространились слухи, что молодых евреев заберут в концентрационные лагери, а стариков и старух выселят. Население было в ужасе. Бетта оделась и направилась к штабу.

К начальнику ее не допустили, но ей удалось заговорить в канцелярии с писарем.

— Верно ли, что евреев — стариков и старух — выселят из города? — прямо спросила она.

— Я этими делами не ведаю, — ответил писарь уклончиво, — спросите напротив, в гестапо.

— В гестапо?

Немало страшного слышала Бетта о гестапо, но ее охватила решимость дознаться правды.

Ее и в гестапо не пропустили. Она ждала, пока оттуда кто-нибудь выйдет. Завидя выходящего из гестапо офицера, она обратилась к нему с тем же вопросом.

— Это еврейские провокации, — сказал человек из гестапо. — Идите домой, не то вы ответите за такие слухи.

Когда Бетта подходила к дому, ее обогнал мотоцикл с двумя военными. Мотоцикл остановился возле ее дома, и оба военных прошли через палисадник в дом.

«Что им нужно?» — подумала Бетта, ускорив шаги.

Войдя в комнату, она увидела германского офицера и солдата. Офицер сидел за столом. У него было красное, обожженное солнцем лицо, серые холодные глаза. Позади него стоял навытяжку солдат в полной походной форме: оружие, вещевой мешок, фляга на боку. А перед столом стоял Бернард.

Она вошла в тот момент, когда офицер спрашивал:

— Какой вы национальности?

— Мы — немцы, — ответила она торопливо вместо Бернарда. Но Бернард, будучи педантичным, по обыкновению, добавил:

— Точнее говоря, немецкие евреи.

Офицер нахмурился.

— Такие мне неизвестны, — сказал он. — Я знаю, что немцы — это немцы, а евреи — это нечто совсем иное. Впрочем, не в этом дело. Мне нужно знать, есть ли у вас оружие.

— Оружие? — воскликнула Бетта. — Да мы в жизни его в руках не держали.

— Ты ошибаешься Бетта, — я был солдатом германской армии, — поправил ее Бернард.

— Откройте шкаф! — приказал офицер солдату.

— Слушаюсь!

Солдат повернулся, резким движением раскрыл дверцу шкафа, перерыл все вещи.

Оружия не оказалось. Но взгляд офицера обнаружил золотые часы и мех.

— Не продадите ли вы мне эти вещи? — спросил он.

— Это подарки от нашего сына, а подарки, как вам известно, не принято продавать, — сказал Бернард.

— Сентиментальности! — сказал офицер.

Бетта вмешалась:

— Если господину офицеру часы и мех понравились, мы можем их вам подарить, — сказала она, просительно глядя на Бернарда. При этом сердце ее сжималось от огорчения. Подумать только! Расстаться с подарками сына!

Офицер искоса взглянул на солдата.

— Нет, — сказал он, — я предпочитаю заплатить.

Он вынул из кармана блокнот, написал что-то, вырвал листок.

— Получите!

«Получены мной часы и мех...» — прочла Бетта. Внизу стояла какая-то закорючка.