— Потом, — выдохнул я и открыл окно. От него жутко воняло, будто от бездомного.

Профессор кивнул и продолжил заниматься самолечением. Машина двигалась чуть медленнее, потому что придурка, сидящего рядом, начало укачивать от поворотов и скорости. Останавливались три раза, чтобы он прочистил свой желудок. Дорога в десять минут у нас заняла почти сорок. Наконец-то, припарковались у самой границы трущоб, думал задушу его, если он еще удумает в туалет по-маленькому сходить

Рядом с охраной стояли трое паханов.

— Босс? — обратились ко мне, когда я подошел.

— Заплатите водиле, — не остановился я. — Хорошо, чтобы доволен остался. Не дай бог попытаетесь его обмануть!

Тот, кто бегал и искал Прохорова, быстрым шагом направился к машине. Мы шли, а Давид прижимал сумку к груди обеими руками, словно дитя. Приблизились к театру, заглянули в него. Профессор вроде бы уже пришел в себя. Кроме тремора почти никаких признаков алкогольного отравления.

Внутри обнаружил охрану в десять человек, которые стерегли мое добро. Молодцы! Наконец, поняли свои косяки и начали включать голову.

— Вольно! Свободны, — сказал я, проходя мимо.

— Да, босс… — выдавил один из тех, кто еще недавно встречал меня на границе и наставлял оружие.

Я занял свободный столик. Давид огляделся и положил свой чемодан рядом, уставился на меня. Я шепотом поведал всю историю, которая недавно приключилась. Отдельно подробно рассказал про мага, что им оказался мой пропавший сослуживец Мясоедов.

Про то, чем он обладает и что он такой же, как я, — измененный. Уделил внимание и обличию, ведь немного отличается. Бой наш не стал расписывать. Прохоров не перебивал и слушал.

История, как маг пытался вырвать и сожрать мою железу, профессора очень заинтересовала. Но больше всего он восхитился тем, что со мной в контакт вошли первые измененные, помогли и спасли. Словно маленький ребенок про деда-мороза слушал. А глазки то какие… Счастливые.

— Ну и какие выводы из всего этого можно сделать? — спросил я. — Как мне вернуть мое тело?

— Рано… — ответил Давид. — Я пока ничего не могу сказать. Кое-какие мысли есть, требуется их проверить.

— Так пойдем в лабораторию и приступим! — попытался ускорить процесс.

— Ее нет… — опустил глаза Прохоров.

— В смысле?

— Ну, вот так! — разозлился профессор. — Тот юнец, хотел меня выгнать из моего же здания, стал мне мешать. А потом пришла новость, что ты погиб… Вот я и уничтожил лабораторию, назло уродам. Перед этим все ценное забрал с собой и пропил. Если не вдаваться в подробности, взял только то, что смог унести…

— Твою налево… — выругался я. — И что теперь, мститель хренов?

— Строить новую! Копить деньги! Развиваться, — пожал плечами мужик.

— Сколько? — посмотрел я на кучу денег.

— Около трех миллионов, чтобы купить современное оборудование, — сдавленным голосом ответил Давид.

Вот же придурок! Ну забаррикадируй ты свою лабораторию, чтобы никто не попал, и свали. Зачем ее уничтожать? Столько лет работал, копил, построил, и все коту под хвост! Точно помешанный.

Я помассировал виски, разболелась голова от гениальности Прохорова. Нельзя оставить ни на минуту: как маленькие дети, все сломали, или проспали. Отвлекся от мыслей, потому что почувствовал магию у себя на голове.

— Какого? — спросил я, закрывая глаза.

— Спите… — ответил Давид. — Вашему телу нужен отдых, в этом я убежден.

«Вот же урод!» — были последние мои мысли перед тем, как отключился.

Мне снилась Обручева в своем новом амплуа. Из вежливой, стеснительной девочки превратилась в роковую красотку. Я видел ее в номере какой-то гостиницы, она раздевалась. Платье свалилось на пол. Кажется, даже во сне я проглотил. Ольга переступила через него, оставшись в одном белье…

На ней чулки из нежного шелка, который словно обнимал ее ноги, создавая легкий и едва уловимый блеск при каждом шаге. Подтяжки, декорированные тонким кружевом, плавно обвивали бедра, добавляя изысканности и страстности.

Корсет — олицетворение женской грации — был изготовлен из просвечивающей ткани. Он подчеркивал ее талию, создавая завораживающую форму. Кружевные вставки и узоры на корсете добавляли дополнительный акцент, отражая игру света и тени.

Ее не самая маленькая грудь еще больше выделялась, сеточка, через которую проглядывали темные соски. Обручева легла на кровать и улыбнулась. Только раздвинула ножки, чтобы снять с себя остальное, как…

— Вставайте! — будил меня мерзкий голос. — Борис!