— Я слишком нарядно одет, да, девочка? — Найл игриво рычит мне в губы. — Боже, ты такая чертовски красивая.

Последнее он бормочет, проводя рукой вниз по моей груди, между грудей к плоскому животу, еще ниже. Его рука протягивается между нами, дразня мой клитор, когда я запрокидываю голову, задыхаясь от удовольствия и теряя способность расстегнуть больше двух пуговиц, которые мне пока удавалось расстегнуть. Найл хихикает, глубокий скрежещущий звук пробегает по моей коже, как электрический разряд.

— Такая отзывчивая, — бормочет он. — Скажи мне, что ты тоже хочешь меня, девочка.

— Да, — выдыхаю я, когда снова нахожу пуговицы и расстегиваю их так, что его рубашка распахивается, обнажая мускулистую, покрытую татуировками грудь, от которой у меня перехватывает дыхание. — Я хочу тебя… о…

Я провожу взглядом по его телу, пока он снимает рубашку, его руки изгибаются с накачанными татуированными мышцами, и что-то сжимается глубоко у меня в животе, когда я вижу глубокие бороздки по обе стороны его живота, пряди черных волос, спускающиеся по груди и спускающиеся к джинсам. Я хочу изучать его часами, открывать каждую линию и впадинку его тела, прикасаться к каждому его дюйму. Но его руки тянутся к поясу, он на грани того, чтобы стянуть джинсы и показать мне остальную часть себя, и я знаю, что мы на грани того, ради чего я сюда пришла. Я получила свое удовольствие, и я знаю, что Найл, должно быть, умирает за свое.

С его губ срывается стон, когда он расстегивает свою оттопыренную ширинку, стягивая темную джинсовую ткань вниз по подтянутым бедрам, и он откидывается назад, опираясь на колени, как будто знает, что я хочу его видеть, как будто ему нравится выпендриваться передо мной. Мое сердце бешено колотится в груди, во рту пересыхает от предвкушения, и небольшого страха.

— Тебе нравится то, что ты видишь? — Глаза Найла блестят от едва сдерживаемого вожделения, его рот подергивается. — Ты хочешь мой член, девочка?

— Да… — слово вырывается автоматическим шепотом, а затем прерывистый вздох, когда он стягивает джинсы, его член выскальзывает на свободу. Впервые я вижу полностью обнаженного мужчину, достаточно близко, чтобы к нему можно было прикоснуться, и мои глаза расширяются от изумления.

Он тверд как скала, кончик блестит от того, что, как я предполагаю, является его собственным возбуждением, и огромен. Что-то в моем животе скручивается от неуверенности при виде него, от того, какой он большой, и я задыхаюсь при виде этого, от такой явной эротичности руки Найла, обхватывающей его твердый член, когда он наклоняется вперед.

Я не собираюсь вздрагивать, когда он приближается ко мне. Я хочу его, в этом нет сомнений. Но непосредственность того, что мы собираемся сделать, в сочетании с его неожиданными размерами заставляет меня задуматься, и Найл это видит. Я знаю, потому что он замирает на полпути к тому, чтобы снова опуститься на меня, его рот приближается к моему с намерением только для того, чтобы остановиться на полпути, когда он отодвигается, его глаза сужаются от беспокойства.

В этот момент я абсолютно уверена, что все испортила.

Он узнает. И он захочет, чтобы я ушла.

Моя ночь закончится, едва начавшись.

11

НАЙЛ

Я не могу не заметить, как Габриэла вздрагивает, когда я подхожу к ней после того, как сбрасываю остатки своей одежды. Я наполовину затуманен вожделением, тверд как скала и испытываю боль, и теряюсь в своей потребности в ней, но я все еще вижу внезапное колебание.

У меня такое чувство, что это из-за вида моего члена, она не возражала против моего рта на ее киске или моих рук, снимающих с нее платье. Она сгорала от нетерпения вплоть до того момента, как я разделся, но чего я не знаю, так это того, остановил ли ее мой размер, или вид меня обнаженного напомнил ей о том, что мы собираемся сделать, и заставил ее передумать. Мне нравится думать, что я не высокомерный мужчина, и мне нравится думать, что женщину может отпугнуть размер моего члена. И я хочу быть абсолютно уверен, что она хочет этого, даже если мысль о том, что она уйдет прямо сейчас, причиняет почти физическую боль. Мне тяжелее всего было за последние месяцы, с тех пор как я был с Сиршей, я возбужден больше, чем когда-либо за всю свою жизнь, и в кои-то веки я не думаю о Сирше и не жалею, что не был с ней. Я был полностью поглощен Габриэлой с того момента, как поцеловал ее за баром, и я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Я, блядь, не хочу останавливаться. Я не был уверен, что смогу, как только мы начнем, я так сильно захотел ее с той секунды, как мои губы коснулись ее губ. Но я должен быть уверен, что она этого хочет. Она — самое сладкое, что я когда-либо пробовал на своей памяти. Я хочу поглощать ее всю ночь, слышать сладкие звуки, которые она издает, кончая на меня, снова и снова. Я так чертовски сильно хочу быть внутри нее, и слова звучат так, словно их выдавливают у меня сквозь зубы, когда я выдавливаю вопрос, сдерживая свои собственные желания.

— Ты уверена, что хочешь этого? — Хрипло спрашиваю я ее, протягивая руку, чтобы убрать ее шелковистые черные волосы с лица. — Я остановлюсь сейчас, если ты скажешь хоть слово. Но ты должна мне сказать.

Я никогда не был груб с женщинами, но и не могу припомнить, чтобы когда-либо был таким нежным. Даже с Сиршей. Габриэла пробуждает во мне что-то почти защитное, что-то, что само по себе должно быть предупреждением, и все же, я не хочу, чтобы она уходила. Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.