Млекопитающие пользуются вибриссами почти столько же, сколько существуют на нашей планете[133]{413}. Современные крысы и опоссумы прощупывают пространство не менее активно, чем их мелкие ночные, лазящие и шныряющие предки. Морские свинки шевелят вибриссами еле-еле. Кошки и собаки не прощупывают пространство вообще, хотя вибриссы у них по-прежнему подвижны. Человек и человекообразные обезьяны утратили вибриссы полностью, вместо этого сделав ставку на чувствительные ладони и пальцы. Киты и дельфины рождаются с вибриссами, но затем почти сразу теряют их все, за исключением тех, что окружают губы и дыхало. Прощупывать воду вибриссами все-таки довольно трудно. И тем не менее вибриссы могут пригодиться и морскому животному.

В Морской лаборатории Моут-Марин в Сарасоте живут два флоридских ламантина. Показывая их мне, Гордон Бауэр поясняет, что один из них – Хью[134] – гиперактивный, а другой – Баффет (в честь автора-исполнителя Джимми, не миллиардера Уоррена) – увалень и слегка толстоват. Я честно признаюсь, что не отличаю, кто из них кто. Их трехметровые туши кажутся одинаково упитанными, а движения одинаково вальяжными. Но спустя какое-то время я замечаю, что один медленно кружит по своему аквариуму – это, надо полагать, и есть ламантинская непоседливость. Значит, это Хью.

В дикой природе ламантины в основном неторопливо бултыхаются на мелководье, поедая подводные растения. В неволе Хью и Баффет уминают около 80 кочанов салата ромэн в день. С одним из таких кочанов Хью как раз расправляется, неторопливо его раскурочивая. Иногда он держит кочан в ластах, а иногда прихватывает мордой – точнее, между верхней губой и ноздрями. Эта немаленькая область, которая называется ротовым диском, и придает ламантину то виноватое выражение, которое делает его таким трогательным. И хотя с виду этого не скажешь, ротовой диск – невероятно чувствительный орган осязания.

Мускулистый и цепкий, он больше похож на слоновий хобот, чем на обычную губу{414}. Сжимая и расправляя ротовой диск, ламантин может удерживать и обследовать предметы с той же ловкостью и чувствительностью, как мы с помощью руки. Это называют орипуляцией – как манипуляция, но с помощью рта. Ламантины орипулируют всем, что подвернется, от якорных канатов до человеческих ног. Иногда это выходит им боком: из-за своей привычки совать повсюду свой нос флоридские ламантины, и без того находящиеся под угрозой вымирания, запутываются в тросах и ловушках для крабов. Но чаще орипуляция идет им на пользу, скрепляя отношения между ними. «При встрече они орипулируют мордами, ластами и торсами друг друга», – рассказывает Бауэр.

Читатель, мною тоже поорипулировали. Пока Баффет участвовал в эксперименте, Хью отдыхал в отдельном отсеке аквариума. Он лежал на спине, а тренер, держа его за ласту, скармливал ему головки свеклы. Я наклонился посмотреть, и мое лицо обдало его сладковатым дыханием. Я опустил руку в воду перед ним, и он тут же принялся обследовать ее ротовым диском. Очень забавно ощущалась эта встреча двух органов осязания – моей руки и ротового диска Хью, совершенно непохожих, но отвечающих за одно и то же чувство. Могу лишь вообразить, какой показалась ему моя рука: мягче, пожалуй, чем овощи, которыми он питается, но глаже, чем кожа его брата Баффета. А меня как будто вылизывала огромная собака, только без языка – одними большими хваткими губами, танцевавшими по моей ладони. Кончики пальцев при этом как будто слегка ошкурили наждачной бумагой: усы у Хью оказались довольно колючими.

В этих усах – вибриссах – и заключен секрет чувствительности ротового диска. Их на нем около 2000{415}. Одни длинные, тонкие и жесткие, другие короткие и заостренные, как обломанная зубочистка. Когда ротовой диск расслаблен, они теряются в толстых мясистых складках. Но когда приходит время питаться или исследовать, ламантин раскрывает и расправляет диск, встопорщивая усы{416}. Сжимая диск нужным образом и сближая расположенные на разных его частях усы, ламантин откусывает водные растения и кромсает кочаны салата. «Они умеют хватать диском пищу и отправлять ее в рот, отделяя при этом несъедобные примеси вроде гальки», – поясняет Бауэр. Его коллега Роджер Рип однажды снял, как ламантин одной стороной рта поедает растение, а противоположной устраняет то, что в пищу не годится. Прижимая вибриссы к предмету, ламантин получает представление о его текстуре и форме – как прощупывающий пространство грызун, только намного медленнее. В 2012 г. Бауэр проверил, удастся ли Хью и Баффету различить рифленые пластиковые доски с ребрами разной высоты (примерно как в том эксперименте, который Сара Штробель позже провела для калана Селки и участников-людей){417}. Оба ламантина справились не хуже других видов[135], то есть их морда не уступает в чувствительности подушечкам человеческих пальцев.

Ламантины – единственные известные нам млекопитающие, у которых из всей растительности имеются только вибриссы, и ничего более. Помимо усов на ротовом диске у них есть еще около трех тысяч волосков, распределенных по всему их внушительному телу. Тонкие и редкие, они на первый взгляд незаметны, но как-то раз я увидел Хью при дневном свете, когда его шкура поблескивала в солнечных лучах. «Когда свет падает под определенным углом, ламантин колосится, словно пшеничное поле», – говорит Бауэр[136]. Эти вибриссы выполняют другую функцию: благодаря им ламантин ощущает обтекающую его воду{418}.

Сенсорные волоски – очень многогранное приспособление. Ими можно активно касаться поверхностей, получая тактильные ощущения по примеру крыс, прощупывающих вибриссами пространство, и орипулирующих ламантинов. Но можно и пассивно подставлять их под поток воздуха или воды, который будет их гнуть и качать. Реагируя на это давление, животное получает возможность улавливать потоки, создаваемые далекими объектами, и ощущать вещи на расстоянии, не касаясь их. Ламантины это совершенно точно умеют. Как выяснили Бауэр с коллегами, с помощью вибрисс на теле Баффет и Хью способны улавливать мельчайшее волнение от подрагивающего в воде шара{419}. У ламантинов при этом были завязаны глаза и прикрыты вибриссы на морде, а шар располагался в метре от их округлых боков. Тем не менее, они его чувствовали, даже когда амплитуда его колебаний составляла меньше одной миллионной метра.