– Ты где? – как всегда не поздоровавшись, начала негодовать она.

– В офисе, – ответил я.

– В каком? – прилетел следующий вопрос.

– В своем.

– А-а-а, – протянула маменька, – интересно!

Я удивился. Что происходит? У маменьки странный тон!

Тут в мое ухо влетел вопль:

– Вава!

Моя рука дрогнула, трубка выпала, спланировала на пол, но продолжила кричать:

– Мы тут сидим, ждем, а он!..

Борис поднял сотовый, но маменька замолчала. Я глянул на экран и понял, что она отсоединилась.

Через пару секунд телефон вновь зазвенел, но на сей раз номер оказался незнакомым. Я протянул трубку Боре. Тот начал беседу:

– Слушаю вас! Добрый день. Сейчас. Иван Павлович, это Эдуард, модельер.

Телефон опять перекочевал ко мне.

– Ив, дорогой, – защебетал Трубецкой фон Блюмен, – мы договаривались насчет примерки на завтра. После визита к вам я поехал в свой офис. А госпожа Адилье отправилась пообедать в клуб к Жоржу.

– Так, – пробормотал я, – ясно.

– После трапезы Николетта прилегла отдохнуть, – лепетал Эдик, – а когда проснулась…

– …решила, что уже настало завтра, – не выдержал батлер.

– Да, Боренька, вы, как всегда, правы, – протараторил модельер, который его услышал.

Мне стало жаль парня. Сколько себя помню, маменька всегда любила днем подремать пару-тройку часиков. График жизни у нее никогда не меняется. Луна может свалиться с небосвода, на земле высадятся инопланетные чудовища, но маменька в шестнадцать часов обедает, а в семнадцать уютно устраивается в кровати. В девятнадцать-двадцать она просыпается, пьет кофеек и готова принимать гостей или сама к кому-то отправляется. Дневной сон идет маменьке на пользу, благодаря ему она способна бодрствовать до двух часов ночи. В три маменька ложится спать, просыпается в полдень. Летом у нее не случается проблем, а вот поздней осенью и зимой, когда темнеет рано, подчас происходят конфузы.

Помню, как в начале ноября матушка, открыв глаза в семь вечера, вышла в столовую, увидела меня, тогда еще школьника, и возмутилась:

– Ты почему не на уроке?

На беду, в тот момент мы были в квартире вдвоем. Отец давно уехал по каким-то делам, домработница отправилась за покупками. Рядом не оказалось никого, кто мог бы сказать мне: «Парень, молчание – золото». Поэтому я заявил:

– Сейчас вечер! Занятия только завтра утром.

Маменька вмиг разозлилась:

– Завтра? Неужели надеешься столь глупо обмануть меня? Я только что проснулась! Время…

Маменька посмотрела на часы, которые висели на стене, и договорила:

– Семь двадцать. Ужас! Видишь, до чего мать своими капризами довел? Проснулась ни свет ни заря, нервы из-за тебя разорваны.

Нет бы мне промолчать, но я почему-то начал спорить. Что подтолкнуло меня к столь опрометчивому поведению? Ответа нет. Мне не следовало говорить следующую фразу, но я ее произнес вслух:

– Не семь. Девятнадцать двадцать!

Маменька ткнула пальцем в сторону часов.

Конец ознакомительного фрагмента.