Было понятно, что это не «библия», как выразился давешний собеседник, ибо что еврейская Библия называется Торой, Марк знал абсолютно точно. Он также знал, что такое Талмуд – это была толстенная книга, лежавшая на столе в подвальной лачуге рэб Арона, которого Марик часто навещал после школьных уроков. В детстве Марик в еврейский вопрос углублялся не очень и теперь об этом жалел – ведь сколько раз рэб Арон предлагал ему, мальчишке, подольше посидеть в его подвальчике за книгой и укорял за то, что тот носится с местными пацанами, как шойгец [5] . Даже его маму пытался агитировать, говорил, что «у мальчика золотая голова, немного усердия, и с него будет такая польза, что мама сможет им гордиться». И мама, когда скандалом, когда лаской, когда липким леденцом, усаживала ребенка за книги. Особенного интереса к наукам Марик не испытывал, дома учился, чтобы мама была довольна, а иногда и не учился вовсе – так сидел за открытой книгой и мечтал.

У рэб Арона было интересней, тот часто собирал в своей конурке сразу нескольких учеников, ребят разного возраста. Он говорил, что до войны в ешивах [6] все мальчики так учились, вместе за книгами сидели, вместе молились, вместе обсуждали сложные вопросы. Там-то Марик впервые и услышал это название «Песнь песней» – старшие парни обсуждали одну из глав «Книги Псалмов». Он тогда спросил было, что это за глава, но парни его, воробьенка, только щелкнули по носу, мол, мал еще на эту тему рассуждать. А потом старый Арон умер, хоронили его всем выжившим еврейским Витебском. На этом Марикова религиозная учеба и кончилась. Вроде бы кто-то из старших парней перенял эстафету рэб Арона и продолжил обучать ребят у себя на дому, но Марик к нему не ходил. Он считал себя недостойным древних знаний, ибо сразу после смерти учителя совершил то, что считал предательством. Точнее, как раз кое-чего не совершил, и это бездействие не мог себе простить.

Их скромный домишко стоял на краю городка, у одного из выездов. Разбитая грунтовая дорога проходила подле него, а метрах в десяти изгибалась, отчего в непогоду комья грязи из-под колес тяжелых машин ляпали в окна. К радости Мариковой мамы, большие машины проезжали там нечасто, но в тот злополучный день машина случилась именно такая.

Дело было хмурым осенним днем, через неделю после смерти рэб Арона. Его подвальную конурку отдали дворнику, а тот пожелал избавиться от жидовского духа. Для начала доложил куда надо, что на вверенной ему жилплощади раньше творилось не иначе как что-то антисоветское, чему подтверждением нерусские книги. О культовых предметах из серебра доброхот сообщать не стал, здраво рассудив, что в Виннице такое добро без хлопот обменяет у местных жидов на что-нибудь путное. Книги же свалил на старую простыню и от греха подальше вытащил в дровяной сарай. Ответственные органы отреагировали оперативно, дворника за бдительность поблагодарили, а книги забросили в грузовик и отправили с прочим мусором.

Дорога была по-осеннему размытой, и на повороте возле их дома машину подбросило. Марик в тот момент как раз сидел у окошка, подперев кулаками подбородок, и скучал – скарлатина не пускала на улицу, а дома развлечений было мало – мелкая сестра-зануда не в счет. В тот момент, когда очередной жирный ком дорожной грязи полетел из под колес старенького грузовика прямо в их окно, Марк увидел то, что не мог забыть и много лет спустя. Подпрыгнув, грузовик лишился маленького шпингалета, задвижки, на которой, как оказалось, держался задний борт. Борт упал, отчего Марику показалось, что машина стала похожа на грязное чудовище, разинувшее пасть. И не успел мальчишка дофантазировать страшные желтые зубы, как из пасти машины вывалилось то, что лежало в самом конце, прямо у заднего борта. Это были какие-то книги. Вслед за ними посыпалась было щепа, лежавшая дальше, но тут машина затормозила. Вышедший шофер сплюнул длинную табачную слюну, недобро выругался, пнул рассыпанное, потом колесо своей машины и большой земляной ком, затем так же, носком сапога, поковырял дорожную грязь, вероятно, в поисках того самого шпингалета. Не найдя, еще раз выругался, сплюнул, пнул колесо и забрался в кабину, газанув черным облаком.

Все это выглядело довольно потешно, особенно для ребенка, мало ведавшего других развлечений. Нахохотавшись, Марик не на шутку разозлился на свою дурацкую скарлатину и вечно хлопочущую мать, которая как нарочно была дома, что не позволяло ему даже подумать о том, чтобы выскочить на улицу. А выскочить ох как хотелось! Кто знает, какие сокровища растерял этот грузовик, ведь там, в грязи, могло найтись что-то крайне необходимое в мальчишечьем хозяйстве.

Только два дня спустя Марик смог ускользнуть от замешкавшейся матери и, выбежав на дорогу, рассмотреть возможную добычу. За это время машины там почти не проезжали – окраина, и это оставляло некоторые надежды на сохранность потенциальных находок, даже несмотря на то что шли дожди, да и телеги несколько раз в день проходили. Немногочисленные метры до дороги Марик перемахнул одним прыжком и минуту спустя уже ковырялся в дорожной грязи. Только сейчас он понял, над чем как дурак смеялся пару дней назад – в осенней жиже валялись бесценные книги рэб Арона.

Некоторые из них, что отлетели на обочину, еще можно было спасти, но, памятуя настоятельную мамину просьбу, он не решился. Еще во времена их занятий со старым Ароном мама попросила и даже взяла обещание, что Марк никогда не принесет домой «те» книги, на улицу с ними не покажется и в школу, не дай бог, не возьмет, в общем, не вынесет за пределы Аронова жилища.

Там, в тесном и темном полуподвале при свете керосинки была еврейская жизнь, а вокруг, при свете дня – советская. Привнести атрибутику еврейской жизни в советскую означало неминуемо навлечь на себя и близких беду. Какую именно беду, Марик знал не точно, но что папу выгонят с работы и всю их семью пошлют туда, откуда не возвращаются, – это мама объяснила четко.

В тот день на осенней дороге вспомнилась ему и история про мамину сестру, тетю Дору, которую он никогда не видел и не увидит, потому что ей посчастливилось через польские фильтрационные лагеря прибиться к эмигрантам и, сделав весьма значительный круг, все же добраться до Палестины, которая за время ее мытарств стала Израилем. Мама раз в год, в день рождения Доры, плакала о «родной кровинушке», которая после того, как в войну убили их родителей, осталась у нее одна на всей земле. А свое рождение она и вовсе не отмечала, говоря, что бог даст, встретится в Израиле с сестрой и вот тогда за все годы наотмечается.

Крутя в руках растерзанные книги, Марик почему-то думал о том, что если принесет их домой и их найдут, то всю семью засудят, а мама уже никогда не обнимет свою Дору. Оставить книги на дороге требовало невероятных физических усилий. В одну из них, ту, по которой ему доводилось учиться, руки вцепились намертво: взять ее с собой Марк бы не смог, а положить – не гнулась спина. Он поцеловал книгу, как делал это в конце их с рэб Ароном уроков, нагнулся, опустил ее на обочину и в ту же минуту в придорожную грязь рухнул сам.