— Ну ладно, монах… Ты спас мне жизнь. Если позволят духи Иллара, я верну тебе долг… Но теперь скажи мне, не моей ли дорогой ты идешь?

Мерриз встал, поправил висящие по бокам мечи в ножнах из черного дерева, накинул плащ и расправил плечи. Перед Аттоном стоял суровый и жестокий монах из далекой загадочной обители.

— Наши дороги пересекались, Птица-Лезвие… Дороги людей пересекаются не по их воле, а по воле Всевышнего. Ибо только ему ведомо, куда вьётся спираль Бытия. Я подставил тебе плечо помощи. Может, в какой-то точке пересечения, ты выдернешь мою голову из грязи…

— Ты святой… Я знаю, монахов Долгора выпускают в мир только, после того как они свершат подвиг во имя Иллара, и обретут святость… Если ты скрываешься, значит тому есть повод. Но я не хотел бы, чтобы ты становился у меня на дороге…

Мерриз промолчал. Он вытащил серебряную цепь и заплел волосы в толстую косу. Потом достал из своего мешка моток суровой нитки и огромный ржавый крючок.

— Хочешь рыбки? Здесь должна быть замечательная рыбалка!

Аттон улыбнулся и покачал головой. Суровый монах исчез. Перед ним стоял азартный мальчишка, с горящими от возбуждения глазами.

— Лови. Надоела солонина, подавись ею джайлларские свиньи… — он заметил, приближающегося к ним по берегу озера человека, и, махнув рукой Файе, пошел на встречу.

Рыбак стоял перед голым Крабом, и сокрушенно качая головой, не отводил взгляда от черного лезвия секиры. Файя неистовствовал:

— Что ты несешь, Джайллар тебя забери! Какие, к свиньям, Ваши Превосходительства? Я подданный Великого Герцога Аведжийского Фердинанда, и срать хотел на всех ландграфов с маркизами, вместе взятых… Я Арукан Бодиус Виктор Анжелика Файя! Я все ихние регалии у себя в нужнике вешал! К моему батюшке сам банкир Сигизмунд Монтесса, со своим братом Соломоном захаживали, пропустить стаканчик. Да я…

— Подожди, Старый. — Аттон прервал поток ругательств и обратился к старику. — Повтори еще раз, почтенный, что велел тебе передать тот самый, на коне?

Рыбак потупился, морщинистое лицо его подергивалось от страха.

— Господин велел передать господам купцам, что бы они оставили свой товар и … — Он взглянул на побелевшие пальцы Краба, сжимающие секиру, и замолчал.

— Продолжай, почтенный, не бойся. — Аттон ободряюще похлопал его по плечу.

— Чтобы господа купцы, значить, бросили свой товар и катились в свою Аведжию, пока целы. — Старик выпалил все одним духом и вжал голову в плечи, словно, ожидая неминуемой страшной смерти. Аттон спокойно посмотрел на взбешенного Краба.

— И что же, господа эти — разбойники?

Старик, осознавший, что убивать его сейчас не собираются, бодро замахал головой.

— Нет, что вы, господин купец… Я же говорю. Войско это, ландграфа нашего… Все в форме, с гербами, и рыцарь, тот что передать велел, на коне, важный такой… В латах… Маркиз, говорит.

— А что, старик. Может война, какая началась? Мы долго в пути уже…

— Нет, господин купец… Не было войны. Вот змей вчерась прошел, небесный. Рыбы из озер вымыло, страсть как много. А про войну не слыхали ничего…

Аттон посмотрел на Файю.

— Нет разбойников, нет войны… Обнаглел, видать, молодой ландграф, если такое себе позволяет. Может, в Зиффе арионы стали Имперские, как думаешь, Краб?

Файя уже взял себя в руки, и косясь злым глазом на рыбака, напяливал штаны.

— Не знаю, Птица-Лезвие, не знаю… Кто там, Император ли, ландграф… Пусть хоть сам архиепископ сунется. Не было такого, что бы Старый Краб Файя товар свой добровольно отдал. И не будет! — Застряв в штанине, он запрыгал на одной ноге, — что встали, остолопы! К обороне готовьтесь!

Молодой аведжиец, почесав грязную шевелюру, проворчал:

— Слышь, это… Краб… Там солдаты, рыцари, мать их. Слышал, что старый пердун говорил. Десятка три…

Файя подскакал к нему на одной ноге и с размаху залепил в ухо.

— Я свои караваны из Штикларна выводил! Из Забринии! Из Бриуля! А здесь… На пороге дома! Да пусть хоть три сотни рыцарей!

Аттон сунул рыбаку медный карат.

— Иди, почтенный! Да не к солдатам иди, а домой… Где ты говоришь, они стоят?

— В три стрелы на восток, у развилки, господин купец.

— Никак не обойти… Хорошо, почтенный, теперь иди.

Аттон подошел к Мерризу, когда тот выуживал крупного окуня. Оглянувшись, через плечо, монах поинтересовался:

— Что, плохи дела?

Окунь сделал свечу и натянул нитку так, что она зазвенела.

— Красавец! — Аттон причмокнул, представив себе, как такая рыба будет выглядеть на сковороде. — Да, солдаты ландграфа изымают имущество аведжийских купцов.

— Что-то здесь не то… — Мерриз подтянул рыбу ближе и оглушил палкой. — У нас сегодня будет воистину прекрасный обед. У тех, конечно, кто доживет… — Он подмигнул Аттону, и выбросил рыбу на берег.