Я перестал дышать, нащупывая на поясе ножны.

Зверь шумно фыркнул, отстранился, и я смог его разглядеть.

Морда оказалась серая с белыми баками, пушистая и самодовольная. А глаза — голубые, чуть светящиеся при луне.

Костёр давно потушили. Лес был тёмен, но свет с неба лился на нашу полянку серебристым потоком, превращая её в сказочную стоянку гномов.

Старушки и дети спали на лежанках из веток и войлочных одеял. Я не мог видеть их настолько чётко, но я видел. От страха, наверное.

Видел, шаманку, подле которой лежал её бубен, видел свернувшихся, как котята, малышей, видел приготовленные для утреннего костра ветки, видел самые тоненькие шерстинки на морде зверя.

Огромный барс смотрел на меня, лежащего, сверху вниз. Смотрел спокойно, словно даже не как на добычу, а молочка ему тут налили. В мисочку. И в личку написали: иди, мол, давай, пока не прокисло.

Он пришёл, а молочко недовольно. Непорядок.

Голос подать я боялся. Крикну, а старухи проснутся, и начнётся паника.

Надо было как-то потихонечку вытащить меч.

Я потянулся здоровой рукой к бедру, и барс оскалился, показывая мне ровные белые зубы.

Мне бы твоего стоматолога, парень.

— Тш-ш, — прошептал я чуть слышно. И обхватил рукоять меча. — Ну вот. Сейчас мы с тобой…

Барс рыкнул. Догадался, зараза пушистая.

Ну, а чего ты хотел, большой кот? Тут уже: или ты, или я. Извини, братишка. Я тут медведь, так вышло.

Среагировали мы одновременно: я перекатился, вскочил и выхватил меч, а он вздыбился в прыжке, снова сбивая меня с ног…

* * *

Ну вот с одеждой — никак меня нейросеть не понимает)

Глава 10

Убежище

Барс кинулся на меня всей своей тяжеленой меховой тушей, и меч отлетел, звякая.

Я схватил зверя за шею, пытаясь не придушить, так хотя бы отодвинуть от своего горла зубастую морду. И мы покатились по траве и камням.

Он наседал, пытался подмять меня, я изворачивался и давил ему на горло, увязая пальцами в густой шерсти.

И всё это в полной тишине, словно барс тоже не хотел разбудить детей и старушек.

Мы перекатились раз, другой. Мне как-то удавалось удерживать оскаленную морду в паре сантиметров от своего лица, хотя запястья и кисти рук уже слабели от страшного усилия.

В какой-то момент, когда онемевшие пальцы уже готовы были разжаться, я понял, что вцепился в барса обеими руками — и здоровой, и той, что все эти дни висела плетью.

Да я же эту руку едва мог немного приподнимать! Удар мечом в грудь что-то повредил и в ней, не давал нормально двигаться!

Выходит, что это? Сон? Мой сон?

Мне просто снится сейчас, что оскаленная морда уже в паре сантиметров от моего лица!

Но раз сон — мой, значит, если сейчас сумею наполовину проснуться, то смогу всё! Овладеть течением сна! Раздавить эту хитрую кошку! Превратить в беспомощного котёнка!

Я зарычал, сдавливая горло барса с нечеловеческой силой пробуждающегося сознания.

Это мой сон! Я в нём хозяин!

Зверь зашипел, вывернулся, отпрыгнул и уставился на меня круглыми от удивления глазами.

«Ну, иди же ко мне? — подумал я, понимая уже, что всё у меня получилось. Что я проснулся во сне, и барс теперь ничего мне не сделает. — Сейчас я тебе хвост откручу и в пасть затолкаю!»

Я замер в боксёрской стойке, грозно уставившись на зверя.

Он рыкнул, потряс мордой так, словно отплёвывался от противного человечьего запаха, и не спеша затрусил по склону. Туда, где между кедров появилась вдруг тоненькая тропинка.

«Ну и уматывай!» — подумал я.

И барс обернулся на полпути, но просто стоял и смотрел. Он словно бы проверял, смотрю ли я ему вслед.

«Вали-вали, — предупредил я его мысленно. — А то сам поймаю и наваляю».

Он сделал шаг, потом прыгнул. И пропал.

Победа была чистая. Но, к сожалению, не настоящая.

«Какой хороший сон», — подумал я.

И проснулся.

Над горой нависало серое предутреннее небо. Я лежал у разгорающегося костра, укрытый войлочным одеялом. Рядом хлопотали старушки — разогревали в котле загустевшие остатки вчерашнего супа.