Я начал переворачивать тушку зверя, чтобы глянуть, что там за рана — от меча или от ножа?

Он был крупнее волков моего родного мира, но гораздо меньше тех, на которых летали здешние воины. И окрас у него был немного плебейский, собачий какой-то.

Тушка оказалась тяжёлая. Я поднатужился, толкнул посильнее, и зверь сдавленно застонал.

Живой! Ах ты ж, мать твою!

— Помогите! — я обернулся к воинам. — Рану надо зашить и перевязать!

— Обряд не закончен, — строго сказал Ичин. — Знаки показывают нам, что ты — воин. Но огонь не принял тебя. Нужен обряд очищения. И твоё воинское имя тоже должно быть очищено. Ты помнишь своё воинское имя?

Я обвёл глазами воинов. На этот раз возражений не возникло ни у кого. Видимо, события начали приобретать предсказуемый оборот. Но имя?

Вот я попал. У Кая, наверное, было уже воинское имя? Или нет?

Наверное, нет. Майа что-то говорила про то, что он всего лишь помогал отцу.

А вот у Камая воинское имя имелось точно: мои руки и всё моё тело ощущали последствия очень серьёзных упражнений с оружием.

Могу ли я сейчас сделать вид, что вспомнил воинское имя, не помня настоящего?

Что для шамана важнее — память Кая или память его тела — неведомого юного воина появившегося непонятно откуда?

Но… Если на моих руках выступили воинские знаки Камая и их признали здесь, значит, и имя должно быть его. Имени этого я не знаю, но и шаман не знает.

Ну что ж, обойдусь своим. Уж позывной-то у меня есть. А врать лишнего, да забыть потом, что наврал…

— Кесарь, — сказал я. — Моё воинское имя — Кесарь.

Привычные звуки позывного прозвучали странно. Губам Камая чужие звуки оказались непривычны, я не смог выговорить, как надо. Вышло глухо и неразборчиво.

— Хорошо, — кивнул шаман. — Гэсар с этого дня будет нашим братом барсом. Три дня ему нельзя есть мяса. Потом он пройдёт обряд очищения и будет жить вместе с молодыми воинами.

Я услышал шёпот и смех среди парней — им понравился вердикт шамана и предводителя. Остальные равнодушно молчали. Только двое воинов остались недовольны — Ыйген и тот, с которым я дрался.

Ну, это я потом разберусь. На сердитых воду возят. Только тут ещё об этом, похоже, не знают.

Помахал рукой приятелю и показал на волка. Мне нужны были тряпки, чистая вода, иголка с ниткой.

А есть ли у них вообще привычные мне иголки?

Старшие воины потащили тушку жертвенного ягнёнка по охотничьей тропе.

— Зачем? — спросил я одного из молодых, поджидая приятеля. Тот обещал принести что-нибудь для перевязки.

— Они повесят тушу над пропастью. Это — пища для духов, — удивлённо ответил тот.

— Гэсар, смотри! — приятель был уже тут как тут. Он принёс старую рубаху и указывал мне на коршунов над тропой. — Духи слетелись уже. Они приняли барана. Хорошо!

Он стал помогать мне переворачивать волка, не переставая трещать.

— Духи съедят барана, растащат косточки. Может, и бура тогда выживет. Или умрёт. Зашить нечем!

— Почему? У вас что, иголок нет?

— Раны зашивать умеет только Ичин.

— Так попроси у него!

— Шаман не будет зашивать дикого зверя! Это плохо!

— Всё у тебя — то хорошо, то плохо, — пробурчал я и крикнул, разглядев рану: — Ичин! Дай иголку? Пожалуйста! Жалко тебе, что ли?

Рана оказалась колотая, но небольшая. Похоже, я был прав — ударили под рёбра ножом, целясь в сердце. Но зверь крупный, может, и не достали до мотора?

Шаман подошёл и мрачно уставился на меня. Он был занят, когда я его позвал. Чего-то втолковывал воинам насчёт того, как поправить испорченный обряд.

Однако Ичин оставил своё занятие, сел рядом со мной на корточки.

— Уйди, — оттолкнул меня плечом.

Осмотрев рану, шаман покачал головой:

— Не выживет зверь.

— Выживет. Я ухаживать буду. Дай иглу, если есть, а? Сам зашью.

— Тебе нельзя, — отмахнулся Ичин. — Ты грязный сейчас, рана от твоих рук воспалится.

— Ну, так сам шей, б… лин! — я выругался, и Ичин посмотрел на меня с интересом, словно я озвучил какое-то незнакомое ему заклинание.

Потом шаман снял с пояса мешочек, вынул оттуда костяные иголки и что-то, похожее на жилы или тонко нарезанные и скрученные кишки животных. Короткие такие «ниточки».

— Истэчи! — позвал он.

Мой приятель тут же всунулся между нами и умело прижал пальцами рану на боку волка. Тот всхлипнул совсем как человек.

Я сел рядом, положил морду зверя себе на колени и стал гладить, уговаривая: