– Нету его, - буркнул Зуев, явно недовольный назапланированной ночной поездкой.

– Как нету? Куда же он, трус, спрятался?

– Никуда он не прятался. Его Максимов повез пьянствовать к местным охотникам. Мясо-то для экспедиции нужно доставать.

Они шли по жухлой траве к лагерю.

– Его нет, его нет, - монотонно повторяла Наталья.
– Все рушится...

Негодяй! Козлище! Я не уеду, не увидев его!

Зуев, шедший впереди, обернулся:

– Поехали, Наташ, так всем будет лучше.

Она подумала и спросила:

– Точно? Будет?

– Точно.

– Тогда поехали. Правильно, надо убираться отсюда к чертовой матери!

Тем более мне срочно нужно в Москву.

Новый бредовый план родился под воздействием "эликсира мечты".

Они стояли на низкой платформе в ожидании поезда. Дул ночной ветер, по платформе летели обрывки газет, всякий мусор, Наталья куталась в тонкую демисезонную курточку. Зуев поднял на своем ватнике меховой воротник, покуривал, и они прохаживались по безлюдной платформе, не зная о чем говорить. Вдруг Наталья заплакала. Зуев неловко обнял её одной рукой, стал говорить какие-то трафаретные фразы, она повернулась, положила голову ему на грудь, на его пахнущий бензином ватник, и, всхлипывая, пыталась объяснить, что ей очень страшно одной.

– Да будет тебе. Да ладно тебе, - повторял Зуев растерянно.
– Подумаешь, одна. Ты молодая, симпатичная, все у тебя устроится. Ты только не пей много и вообще не дури там, в Москве. Устройся на работу куда-нибудь. Ты устроишься, ты симпатичная.

Постепенно Наталья успокоилась, протерла глаза краем косынки, и они опять замолчали надолго, стояли обнявшись. Зуев закрывал её от холодного ветра. Он собирался оставить ей телефон своих родителей, но в последний момент передумал.

У Натальи был купейный билет, и так получилось, что в купе она оказалась одна. Даже в Вологде никто не подсел, так она и ехала до самого Ярославля наедине с тяжелыми мыслями.

Время от времени она прикладывалась к двухлитровой пластмассовой бутылке.

В Москве она сдала рюкзак в камеру хранения, взяла с собой спортивную сумку, в которой были самые необходимые вещи.

Первым делом она решила связаться с ребятами, с Толиком и Вовиком.

Но ни того ни другого дома не оказалось, и сколько она потом ни звонила, тратя дорогие жетоны, не могла их застать. Бесконечное хождение по огромной Москве за сутки её измотало, она устала, как не уставала в экспедиционных маршрутах. Наконец в Замоскворечье ей удалось снять комнату в большой коммунальной квартире.

Все жильцы были выселены, за исключением одного алкоголика, которому фирма никак не могла подобрать вариант для обмена. Фирма готовила эту квартиру для кого-то из "новых русских".

Наталья дала задаток, и сосед начал бегать за водкой, за портвейном, за пивом. Четыре дня Наталья не просыхала с этим соседом. Она два раза звонила Блинову, пыталась выяснить, не переменил ли он к ней своего отношения, но тот разговаривал с ней грубо, повторял, что между ними все кончено, чтобы она не совала свой нос, чтобы забыла номер его телефона.

Каждый вечер она звонила ребятам. Их по-прежнему не было дома, а родственники постоянно спрашивали Наталью, кто звонит. Наконец она разговорилась с матерью Толика. Голос у женщины был одновременно жалобным и трагичным.

– Наташенька, - сказала она, - Толик так много о вас рассказывал.

Он все время вспоминал экспедицию.

А теперь у нас горе... Они с Виктором куда-то ушли, и обоих нет уже больше недели... Мы не знаем, что думать...

Наталья пробормотала пару утешительных фраз, мрачные предчувствия, связанные с золотом, с продажей тех проклятых коронок, заставили её замолчать.

– Наташенька, если вам удастся узнать, где они, то немедленно, я вас очень прошу, немедленно сообщите нам.

В Москве зарядили дожди, ветер нещадно рвал листья с деревьев. Часами Наталья сидела в пустой комнате, к которой сосед подобрал ключи и, тонко срезав печать, открыл для жилички. Она смотрела в окно на неопрятную улицу с мусорными баками, вокруг которых ветер разметал разноцветные бумажки, на людей, под зонтиками спешащих по своим делам. По субботам и воскресеньям в такую погоду эта улица становилась пустынной, Наталья выходила гулять, прохаживалась по Замоскворечью, глядела на церкви, но почему-то заходить в них стеснялась. Она без конца думала о Блинове, о том, что он покалечил ей жизнь. И чем больше она о нем думала, тем сильнее закипала в ней ярость.

Глядя на нищих в подземных переходах, она думала, что такая судьба ждет и её. С ужасом она начинала понимать, что ей некуда деться. Скоро кончатся деньги, надо будет искать покупателей на золотые коронки, но и те деньги кончатся тоже, хозяин квартиры её выставит - и конец. Возвращаться с позором в деревню? Можно, конечно, но на что жить в деревне? Колхоз развален, стадо вырезано, техника вся разграблена, люди сидят без работы, получая иногда тысяч по пять за месяц, а то и не получая вообще ничего.