Его тело обмякло. Он положил руки на стол и уронил на них голову. И закрыл глаза.

Для человека маленького роста мистер Челлинг оказался неожиданно тяжелым.

Я заплатил по счету, и официант помог мне спустить Челлинга вниз по лестнице до входной двери – путешествие, полное опасностей, поскольку дважды он предпринял попытку высвободиться, настаивая на том, что он всегда стоял на своих ногах и не имеет намерения менять свою политику относительно этого вопроса.

Мне пришлось снова заплатить официанту, чтобы тот помог нам перейти на другую сторону Флит-стрит. Юрист болтался между нами, изредка пиная нас в голени, но мы успешно доволокли его мимо церкви Святого Дунстана до ворот Клиффордс-инн. Там нам на помощь пришел привратник.

– Снова набрался, да? – сказал он. – Он слаб насчет выпивки, сэр. Думаю, это из-за его роста. Сами посудите: если налить кварту в горшок размером с пинту, он переполнится.

– У меня сердце льва, – пробормотал Челлинг. – Вот что имеет значение.

– Да, сэр. – Привратник подмигнул мне. – Главное, чтобы директор не услышал, как вы рычите.

– Отведи его на квартиру, – сказал я.

Привратник пошарил по карманам Челлинга, и обнаружилась связка ключей.

– Чем скорее убрать его с глаз долой, тем будет лучше.

Он оставил мальчишку сторожить ворота. Вдвоем с другим служителем они проволокли Челлинга через двор на глазах у заинтересованной кучки зевак, собравшихся перед залом, где все еще заседал Пожарный суд. Я расплатился с официантом и последовал за ними.

Челлинг занимал комнаты по пятой лестнице корпуса в восточной части двора, граничившего на севере с двором церкви Святого Дунстана на Западе. Это было одно из самых старых зданий гостиницы, построенное как частный дом. Лестница была тесной и темной.

На каждой площадке располагалось по две двери, напротив друг друга, как в новом здании, но на этом сходство заканчивалось. Пахло сыростью и гнилью. Каменные ступени были неровными, истертыми поколениями ног.

Как нарочно, комнаты Челлинга оказались на мансардном этаже, который был добавлен к зданию гораздо позже. Привратник отпер дверь. Они втащили его в кабинет со скошенным потолком и наклонным полом. Обстановка пышностью не отличалась: стол, комод, кресло и единственный стул. Мансардное окно выходило на восток и открывало вид на развалины Сити. В очаге валялась сломанная трубка, и кабинет пропах застарелым табаком.

Привратник бросил ключи на стол и вопросительно на меня посмотрел:

– На кровать, господин?

Я кивнул.

Служитель отворил внутреннюю дверь, и они вдвоем внесли Челлинга в комнату немногим больше шкафа. Скинули его на незастланную кровать. Ноги пьяного свешивались с нее. Один башмак свалился и брякнулся об пол. Круглое лицо Челлинга было обращено к потолку, а волосы образовывали неровный серый нимб на грязной подушке. Рот приоткрылся. Губы были розовыми и нежными, словно бутон розы на куче компоста.

– Вы его друг, сэр? – спросил привратник. – Похоже, раньше я вас не видел.

– Да. – Увидев, что привратник смотрит на меня вопросительно, я добавил: – Мистер Громвель за меня поручится. Мое имя Марвуд.

Привратник кивнул, давая понять, что сделал все и даже больше, чем требовал от него долг.

– Тогда все?

Я нащупал кошелек.

– Да, благодарю.

Я дал служителям по шесть пенсов. Вернулся в кабинет и услышал их шаги на лестнице. Из спальни донесся храп, который становился все громче. Я оглядел тесную каморку. Здесь, под самой крышей, было очень тепло и душно. Окна были закрыты. Попалось на глаза несколько книг. На столе стояли немытая кружка и оловянное блюдо.

У Челлинга явно настали трудные времена. Вероятно, не только Громвель в Клиффордс-инн выживал благодаря щедрости друзей. Куда ни глянешь, всюду вопросы без ответов, и большие, и маленькие. После всех потраченных усилий, времени и денег все, что можно было предъявить, – это куча неясностей.

Вдруг во мне проснулся гнев, а гнев заставлял меня действовать. Раз уж я здесь, по крайней мере, надо использовать все возможности. В нише у печи стоял шкаф. Он был заперт, но вскоре один из ключей Челлинга решил дело. Я открыл дверцу, давно не смазанные петли заскрипели.

В нос ударил запах старой кожи и заплесневевшей бумаги. В шкафу были устроены полки. Внизу выстроились ряды книг в разномастных обложках. Наверху лежала одежда, большей частью ветхая и изношенная. На самой верхней полке на стопке бумаг толщиной с дюйм лежала кожаная фляга, рядом были письменные принадлежности.

Я откупорил флягу и понюхал содержимое. Пахнуло алкоголем с примесью чего-то еще – кажется, можжевельника. Значит, помимо вина, Челлингу также нравится голландский джин. Что касается бумаг, на вид это были записи, сделанные на удивление красивым почерком, – буквы были ровными и изящными. Я глянул на верхние страницы. Они были написаны на латыни. Каждое слово похоже на аббревиатуру. Я порылся в стопке и нашел страницу, написанную на английском. Это оказалось неоконченное письмо, но его содержание было столь же непонятным, как записи на латыни.