43.

Осталось семь стихотворений, и книга всё, завершена. Не слишком толстая она, но есть в ней пара озарений,

нестертых рифм пяток-другой, игра понятьями, словами, но главное - беседа с Вами, единственный читатель мой,

единственный мой адресат в том городке периферийном, который счастье подарил нам и этим - вечно будет свят.

44.

Минорное трезвучие мажорного верней. Зачем себя я мучаю так много-много дней,

зачем томлюсь надеждою на сбыточность чудес, зачем болтаюсь между я помойки и небес?

Для голосоведения мой голос слишком тощ. Минует ночь и день, и я, как тать, уйду во нощь

и там, во мгле мучительной, среди козлиных морд, услышу заключительный прощальный септаккорд.

И не ... печалиться: знать, где-то сам наврал, коль жизнь не превращается в торжественный хорал,

коль так непросто дышится и, коль наперекор судьбе, никак не слышится спасительный мажор.

45.

Минутка... копеек на 40 всего разговор потянул, но сразу рассеялся морок, а город, который тонул

в почти символическом мраке как будто бы ожил, и в нем дорожные пестрые знаки зажглись разноцветным огнем.

И девочка, словно из дыма, но в автомобильной броде легко и неостановимо под знаками мчится ко мне.

46.

Как сложно описать словами шар, особенно - в присутствии ГАИ, но можно загребать руками жар и в случае, когда они свои.

Весьма тревожно выглядит пожар, весьма неложно свищут соловьи, но тошно под созвездием Стожар признаться в негорячей нелюбви.

Во Франции словечко есть: clochar, которые - плохие женихи... Как гнусно разлагаются стихи мои...

47.

Разлука питает чувство, но может и истощить. Касательно же искусства имею я сообщить:

питает ли, не питает Э тут черт один разберет... Но сахар, известно, тает, когда его сунешь в рот.

Свобода ассоциаций, бессонницы дурнота заставят не прикасаться во всяком случае Э рта: орального аппарата. Ну надо ж придумать так! Видать, постарался, мата чурающийся мудак.

Разлука и есть разлука Э немилая сторорна. Отчасти разлука Э скука, отчасти она Э луна,

которую равно видно со всех уголков земли. Не слишком веселый вид, но попробуй развесели

себя ли, тебя ль, когда мы за несколько тысяч верст... И образ Прекрасной Дамы прикрыл половину звезд.

48.

Далеко Енисей, далеко Нева. У окошка сидит Оля Конева,

у окошка сидит да на белый свет всё глядит-глядит. Только света - нет.

Ой ты Олечка свет Васильевна, моя звездочка негасимая,

улыбнись светлей, разгони тоску, приезжай скорей в стольный град Москву.

Я тебя по кольцу по Садовому поведу-понесу к дому новому,

где одно окно на полгорницы и всегда оно светом полнится.

Усажу тебя ко тому окну и в глазах твоих потону-усну.

49.

Тревожит меня твой кот, как будто, его любя, ты в руки даешь мне код к познанью самой себя.

Пророчит кот, ворожит над сальной колодой карт: она от тебя сбежит, едва лишь настанет март.

50.

Оркестр играет вальс. Унылую аллею Листва покрыла сплошь в предчувствии зимы. Я больше ни о чем уже не пожалею, Когда бы и зачем ни повстречались мы.

Оркестр играет вальс. Тарелки, словно блюдца, Названивают в такт. А в воздух густом, Едва продравшись сквозь, густые звуки льются, Вливаются в меня... Но это всё - потом.[1]

А будет ли потом? А длится ли сегодня? Мне времени темна невнятная игра, И нет опорных вех, небес и преисподней, Но только: час назад, вчера, позавчера...

Уходит бытие сквозь сжатые ладони, Снижая высоту поставленных задач, И нету двух людей на свете посторонней Нас, милая, с тобой, и тут уж плачь - не плачь.

Ссыпается листва. Оркестр играет. Тени Каких-то двух людей упали на колени.

Примечания

[1] Д.Самойлов