– Задраить люки, – сонно бормотал Алексей из своего угла.

Утром просыпаешься мокрый от пота. За обшивкой – вой мечущихся перепончатых. Глухой удар по фюзеляжу, и слышно, как сползает тварь. В небе – вопли местной почти единственной, почти птицы – археоптерикса.

Закрываешь глаза и представляешь, что вернулся домой, открываешь – нет, все еще в джунглях. Надо опять есть зеленую похлебку из птеродактиля, экзотика, видите ли. Но сегодня я собрался пойти на пересохшее болото за другой добычей, тогда, если повезет и кладка будет еще цела, пожарим яичницу из огромного яйца на огромном камне.

Определить название хозяина кладки Проша сразу не смог. Он все время твердил, что никого из учебников на сто процентов опознать не может. У одного перья вместо голой шкуры, у другого габариты мощнее, чем он ожидал, и он теперь не уверен, как его называть. Мы же ему надоедали с вопросами: относятся ли эти габариты к травоядным? Потому что плотоядных, как их описывал Проша, не хотелось бы встретить даже в интересах науки.

Несмотря на его неуверенность, мы все равно решили пользоваться Прошиными терминами, как бумажками с переводом, которые нам нашлепал в машине Вяхирев. Похож на птеродактиля, будешь птеродактилем. Вот и кладку яиц, еще вечером безымянную, утром назвали стегозавровой. Проша вернулся от родника с котелком воды и сказал:

– Как-то бы нам емкость побольше найти, сколько можно с котелком ходить на целую… роту.

Рота в числе четырех человек, только проснувшаяся и выбравшаяся из самолета, на него уставилась с недоумением. И Проша на всякий случай добавил:

– А кладка-то действительно стегозавровая. Наверное… Я не помню, когда они вымерли. Видел там, в араукариях, несколько махин ростом метра три в холке, с гребнями.

– Вчера ночью сунулась одна такая с гребнем к костру, у которого я засиделся, – невозмутимо сказал Петр Иваныч, прищурившись, прикуривая козью ножку от тлеющего прута. – Ну, и морда, думаю, никак смерть моя пришла. Самое обидное, что с гребнем. Все не как у людей. Так я ее головешкой в морду-то. Заверещала, что твоя свинья, и убежала.

Мы помолчали. Только физик дара речи не лишился:

– Хорошо, что убежала, могла ведь вперед пойти, танк на четырех ногах, живого места не останется.

– Не, свинья и есть свинья, Проша. Головешками и отобьемся.

– Ну, не знаю, – сказал Костя. – Несознательная ты личность, Петр Иваныч, за тобой, понимаешь, люди спящие.

– Ну-ну, прямо чуть не мамаши с колясками, – хмыкнул я. – А про котелок верно, Прош, сообразим что-нибудь.

– Плохая примета, командир, – Алексей повесил на огонь кипятиться воду – для чая, выкатил из золы глиняные чушки печеных птеродактилей. Сказал: – Только ведь заклепай бочку, тут на всю жизнь с этой бочкой и останешься. А что? Как на курорте. Море под боком. Хочешь – лежи, загорай, хочешь – физзарядкой занимайся, просеку руби.

– Ну, вот к обеду и соорудим ведро, – усмехнулся я. – Канистру не отмоешь, бочку таскать не с руки. Ведро в самый раз. И не железное, обшивку отдирать на него, что ли? Кожаное будет, с сидения. Индейцы такие делали. Я – за яйцами стегозавровыми. Петр Иваныч, ты яичницу обещал?

– Будет.

Петр Иваныч придумал вместо сковородки положить в костер плоский камень, ошпарить его кипятком для чистоты. Ну и что, что яйцо больше походило на вареное, блюдо назвали яичницей. Потому что привычное, родное слово. Потому что хотелось выбраться. Потому что время будто остановилось. И ты радовался привычному, знакомому слову, радовался, что Галюченко звал тебя помогать ловить птеродактилей. Потому что охота – это понятно, это – ты, а не тебя плохо изученная современной наукой тварь скушает за милую душу. Поэтому мы радостно вешали пояс с кобурой, совали ножи в сапоги. В трусах, с кобурой на поясе и в сапогах. По джунглям без сапог и кобуры передвигаться не с руки…

Вот где Петр Иванович в своей Виннице мог охотиться научиться? Нигде. Нет у них лесов, сплошные поля да села – не поймешь, где одно кончается, где другое начинается. Самое большое – хряка в сарай загнать, да лису из лаза в курятнике подловить на воротник. Правда, и про зайца он мне сам рассказывал. Не иначе, умения от предков по наследству достались, что бы там ни говорили о роли воспитания и средней школы. Попал в доисторический лес, и вот он – главный охотник, весь экипаж мясом обеспечивает.

С утра пораньше мы с Алексеем занялись планированием. Что-то нехорошо на душе было, чувствовалась неправильность поставленных задач. Два дня назад, когда решили рубить взлетную полосу, все казалось ясно: расчистим просеку, где ямы попадутся, камнями засыплем, где бугорки – сроем, чего уж там. Даже притча про мужика, который костром камень с дороги убрал, вспомнилась – нет ничего невозможного. А теперь сомнения взяли. Энтузиазм энтузиазмом, а цели надо ставить реальные. Вот и решили пройтись еще раз вдоль намеченного фронта работ, оглядеться.

Оглядеться – мягко сказано. Это только, когда полосу расчистим, можно сделать. А так – направление в лесу не потерять, с компасом не сверяясь, – уже задача. Лес многослойный, не то, что возле Ланкастера. Там даже не джунгли, а будто опушка, травка росла, мягкая такая, высоченная, голову задирать приходилось. Может, конечно, растения эти к траве никакого отношения не имели, но в этом ботаникам разбираться. Нам же оставалось радоваться, что, когда садились, в эту мягкую гущу въехали, и ни одного настоящего дерева не встретили – редко они на опушке росли, а может, на берегу моря их семечки не принимались, но про моря я не особенно знаю.