Перед вами новый роман Николая Бизина. И это «роман именно что с судьбой моей Родины», о котором автор рассказывает следующее. На первый взгляд в нём «нет ни эллина, ни иудея» (что ассоциируется с такой удивительной общностью, как советский народ), зато присутствует Среда Воскресения, в которой мы родились и всей своей жизнью продолжаем противостоять непобедимой энтропии.
Роман – с судьбой: взаимоотношения героев с их прошлым, настоящим и будущим, на основе некоторой мемуаристики: как невидимо прорастают сквозь наши тела и души последствия решений, принимаемых Верховными Главнокомандующими – для-ради выживания этноса (и личности) и соборного сбережения Веры. События показаны с двух сторон: это и наши (автора и его малой Церкви друзей) прижизненные мытарства в Москве девяностых годов, и посмертные мытарства Иосифа Виссарионовича Сталина – всё ведёт к простой мысли:
У каждого из нас есть не только своя аллея Ангелов, но и каждый является её ангелом-хранителем. А что у Бога мёртвых нет – это чистая правда, если решился (даже пусть безнадежно) противостать лукавой энтропии.
И о тяжести принятия решений пойдёт речь: каждому дан Крест по силам. В повествовании нет ни обвинений или оправданий (само-обвинений и само-оправданий), есть вера в то, что мы уже победили непобедимое зло.
Не прощай меня, Бухарчик
Первая часть моего романа с новейшей судьбой моей родины, в которую серебряными нитями вплетены решения её Верховных Главнокомандующих: Ленина, Сталина, Путина.
Духовное рассуждение срывает личину с действия наших страстей, часто представляющегося для неопытных и страстных действием высочайшего добра и даже действием Божественной благодати; духовное рассуждение срывает личину с падших духов, которою они стараются прикрыть себя и свои козни.
Видите ли, я живу при абсолютном убеждении, что Россия – святая Земля. И что здесь соединятся Тора и Новый Завет. И здесь абсолютно всё об этом говорит.
"Глупые идут в Дом веселья. А мудрые – в Дом скорби."
Как-то так.
Я представил себе, что сейчас, когда весь мир собрался мою страну нивелировать до собрания разномастный корпускул, и вновь вся надежда на решения Верховного, на героизм и умение российского воина и на самоотверженность тружеников тыла, я самолично стал свидетелем со-беседы другого Верховного – со всем синодиком призраков погубленных им людей, и невинных, и супротивников.
Разумеется, это была аллюзия на картину Михаила Клодта «Иван Грозный и тени его жертв».
Иосиф Виссарионович Сталин находился на своей даче. Была ли эта дача подмосковной (Ближней – в Кунцево), или же – находилась она (находила себя) на Черноморском побережье, именуясь Холодная речка (в 15 километрах от Гагр), или даже – какая-нибудь ещё: не суть важно! Великий поэт-фронтовик сталинско-советской эпохи Борис Слуцкий уже описал происходящее с нами (если смотреть на него – из моего будущего): все мы ходили под Богом. У Бога под самым боком.
Однажды я шёл Арбатом.Бог ехал в пяти машинах.Слово сказано. Если по Смерти своей на Кресте Господь (одномоментно) пребывал в аду, во Гробе Господнем и находился одесную Отца, то (положив Иосифа Ужасного как версификатора реальности, если не демиурга) возможно найти нашего героя где угодно и когда угодно, причём – одновременно.
Делать этого я не буду. Хотя бы потому, что (не смотря на некие тонкие навыки) сам я далеко не таков. Кто я, чтобы судить о долге, о святости, о предназначении? А с другой стороны: кто, если не я? Каждый так может сказать о себе. Хорошо бы, чтоб этот каждый начинал свои суждения с долга.
Определю некоторые данности.
Итак, Иосиф Виссарионович Сталин находился сейчас во времени и пространстве некоей дачи: слово это происходит – от-«дано», почти бого-данность… Кем дано, даже не спросится!
Ответ очевиден: царём в голове (за службу царю и отечеству)! Те, кто получает эту самую дачу, безусловно были, есть и будут люди служивые (по нынешним временам – почти святые).
Где сегодняшние святые?Они там, где всегда Россия.То есть здесь и сейчас.Если их не заметит глаз,То ими душа дышит.Святые тебя не выше.И ты их ничуть не ниже.И я из груди их вышел.Как сердце, чтоб биться в такт.Чтобы влюбиться такОбыденно-запредельно!Безнадежно-бесцельно,Самой лишь любви ради.Святые в твоей кровиСтихией тебе в награду.Сословие такое: служить безо всяких условий (на небе) и для-ради живота (на земле). Итак (сословие такое) – нынешние святые. Более того (скажу) – безусловное: кем бы ни были в прошлой или будущей жизни эти люди, какими бы разбойниками или татями ни оказывались – в прошлом или в будущем, ежели сослужат свою службу – в настоящем (соблюдут, что IV Риму не быть): Пятая печать – для них.
Это всё вступление и описание обстоятельств (осознания) ситуации. Ночь. Нет ни фонаря, ни аптеки (это само-сарказм). У генералиссимуса (есть) – его бес-сонница: казалось, самое время явиться бесам, напялившим знакомые ему личины мертвецов и приступить к уничтожению смысла его бытия.
А в чём смысл его бытия? В том, что он русский человек грузинской национальности. А так же в общеизвестном: нет Христа без Креста.
Помнишь разбойника, распятого вместе с Христом?Смекалистый парень.Помнишь, что было потом?Как я волок этот каменьПод гору и с горы.Помнишь, что было до?Помнишь те топоры бревенчатого Соломона.Солоно ли тебе?То есть до ноты доТоже поётся соло.Якобы та немота.Якобы та черта,Распятая рядом с Христом.Помнишь, что было потом?А я не могу забыть.Я не могу не быть.Я на том берегуИ на берегу этом…А в Лете течёт вода,Полная капель света.Наше тело (слабости и болезни) – наш Крест. Приходящие к нам бесы – наш Крест. Весь мир – наш Крест. Не было ещё никого, кого бы мир не убил; но – дело наше вполне безнадёжно, а делать его всё же надо. «Начни делать необходимое, затем возможное, и внезапно увидишь, что уже делаешь невозможное.» (Франциск Ассизский)
Я не буду описывать спальню Сталина. Мне проще увидеть его прилегшим на диване. При этом я вовсе не обязан знать, был ли у Сталина диван: Крест есть у всех.
Хотя всем известно, что в спальне Иосифа Виссарионовича было две кровати: на них изготавливались особые матрасы (водоросли и всякая прочая требуха), и отчего-то невозможно было изготовить двуспальный матрас.