Неудачи следовали одна за другой, но они его еще больше распаляли... Если почитать его письма к Патрику Мэнсону, можно вообразить, что он сам превращался в микроскопически малое существо и ползал под линзою микроскопа среди предметов своего исследования. Все, что он видел и наблюдал, было для него чудесной повестью, романом, мелодрамой. Мэнсон наказывал ему внимательно следить за тонкими отростками, которые выпускает из себя полулунный малярийный микроб, делаясь при этом похожим на осьминога. В длинном восторженном письме Росс описывает ему чудесную битву, которую он наблюдал между оторвавшимся отростком и белым кровяным шариком — фагоцитом.

«Он (Росс называет отросток «он») не переставал толкать фагоцита под ребра (!), пока тот не взвыл и не обратился в бегство. Этот поединок между отростком и фагоцитом был нечто поразительное. Я непременно напишу на эту тему роман в стиле «Трех мушкетеров».

Только благодаря этому восторженному увлечению своей работой ему удалось пройти через все затруднения и разочарования, являвшиеся следствием его невежества и неопытности. Он ловил индусов, как фокстерьер ловит крыс. Он обожал их, если они были нафаршированы малярией, он ненавидел их, когда они выздоравливали. Он целыми днями нянчился с несчастным Абдулом Вахаб, смертельно больным магометанином: он таскал его с места на место, пускал на него мух, изводил комарами. У него ничего не получалось, но он упрямо гнул свою линию. Он писал Мэнсону: «Ради бога, посоветуйте, что мне делать...»

И в то же время он не замечал простых и важных фактов, под самым его носом, взывавших о том, чтобы их открыли.

Но зато он знал теперь в совершенстве, как выглядит малярийный паразит, умел быстро находить пронизывающие его причудливые черные зернышки пигмента и отличать их от случайных пятнышек, пузырьков и капелек, мелькавших под линзою. А что касается внутренней поверхности желудка комара, то она была ему так же близка и знакома, как обстановка его собственной грязной и душной комнаты.

Неожиданно он был командирован в Бэнгалор для ликвидации холерной эпидемии, но не ликвидировал ее. Он горячо возненавидел английское правительство и написал поэму под заглавием «Великий гнев».

«Мне хотелось ткнуть их носом в ту грязь и гниль, которую они в своей административной немощи развели в Индостане! — пишет он в автобиографии. Мне было уже сорок лет, в я был широко известен в Индии как своей санитарной деятельностью в Бэнгалоре, так и работами по малярии, но за все свои труды и страдания я не получил никакого повышения, никакой благодарности...»

Прошло два года, и вот в июне 1897 года Рональд Росс возвращается в Секундерабад. Пора уже было прийти северному муссону с его прохладой и дождями, но он почему-то не приходил. Раскаленный ветер засыпал облаками каменистой пыли лабораторию Росса. Ему от души хотелось выбросить за окошко свой микроскоп; последнее оставшееся в нем зрительное стекло треснуло, а металлические части покрылись ржавчиной от постоянно лившегося на них пота. У него в комнате была пуэнка, благословенная прохлаждающая пуэнка, но он не мог пустить ее в ход, потому что она сдувала со стола его мертвых комаров. А когда к вечеру стихал порывистый ветер, заходящее солнце все еще было закрыто ужасной пылевой завесой... И Рональд Росс писал:

Умолкли жизни голоса...

Не страшный суд ли начинается?

Залиты кровью небеса,

И даже камни рассыпаются.

Это его немного облегчало и успокаивало.

16 августа он раздел догола своего очередного малярика достославного Гуссейн-хана и, уложив его под москитную сетку, пустил на него новый вид только что пойманного комара, которого он в своей малонаучной классификации называл просто «бурым комаром». Комары напились крови из Гуссейн-хана, а затем день за днем Росс их убивал и рассматривал их желудки.

19 августа у него оставалось еще три бурых комара. Вскрыв одного из них, он с безнадежным видом стал смотреть на стенки его желудка, напоминавшие своими правильными красивыми рядами клеток вымощенную булыжником мостовую. И вдруг его внимание было привлечено оригинальной картиной.

Среди этой мостовой из клеток, выстилающих стенки желудка, лежал странный круглый предмет, диаметром около 1/2500 части дюйма. А вот и другой такой же... Но черт возьми! До чего невыносимая духота! Он прекратил исследование.

На другой день он увидел ту же картину. В стенке желудка предпоследнего из комаров, четыре дня тому назад пососавшего крови несчастного Гуссейн-хана, оказались такие же круглые тельца (их очертания были гораздо резче, чем очертания желудочных клеток), и каждый из этих кружочков был «набит крошечными черными как смоль зернышками».

«Да, не может быть сомнений... Это тот же самый малярийный паразит, которого я видел в крови Гуссейна... И такие же точно зернышки пигмента...»

Он томился и метался в ожидании следующего дня — пятого с тех пор, как он пустил под сетку стадо комаров на Гуссейн-хана.