Допустим, к примеру, что вы не можете распознать отравление или смерть от удара током и боитесь упустить что-нибудь важное. В таком случае разрешать затруднение надо давно испытанным способом, известным многим поколениям стажеров: вскрывать как можно медленнее, делая подробнейшие записи и множество фотоснимков, и сохранять все образцы тканей жизненно важных органов, потому что суд может потребовать их повторного исследования. Разумеется, сохранение срезов – дорогостоящая процедура: нужны склянки, физиологические растворы, место в морозильниках. Но никто не ропщет: ведь вскрытие делается по просьбе полиции.

Тем не менее, даже приняв все меры предосторожности, вы продолжаете волноваться, и на задворках сознания живет страх, порожденный жутковатой мыслью: а вдруг обвинение или защита потребуют предоставить какие-то важные сведения, какие-то улики в пользу одной из сторон? А вы не можете сделать это, потому что не учли всех обстоятельств, всех постоянных и переменных величин.

В вестибюле корпуса Мэллори, прямо у входа, стоят два маленьких каменных сфинкса. Никто уже не помнит, зачем их там водрузили, но мне становится не по себе всякий раз, когда я вижу эти изваяния. Сфинксы в мертвецкой навевают мысли о Древнем Египте с его камерами для бальзамирования. Короче, в голову лезет всякая чепуха.

Я поднялся на второй этаж перемолвиться словечком с Элис, которая пребывала в скверном расположении духа и ворчливо сообщила мне, что: а). вскрытие ещё не начинали, потому что у них какая-то заминка; б). весь мир катится в тартарары; в). зимой ожидается эпидемия гриппа. После чего поинтересовалась, известно ли мне об этом.

Я ответил, что известно, и спросил:

– Кто вскрывает Карен Рэндэлл?

Элис сердито свела брови.

– Прислали кого-то из Мемориалки. Если не ошибаюсь, его фамилия Хендрикс.

Я удивился. Мне казалось, что Карен будет резать кто-нибудь из начальства.

– Он уже там?

– Угу, – буркнула Элис.

Я зашагал по коридору к турникетам. Вдоль правой стены тянулись ряды морозильных камер с трупами, а слева висел огромный щит с надписью: «Вход только для персонала». На дощатых вращающихся дверях было начертано: «Вход» и «Выход». Я толкнул одну из них, протиснулся в прозекторскую и увидел в её дальнем углу двоих мужчин, поглощенных беседой.

Стены просторного помещения были выкрашены в казенный болотный цвет. Бетонный пол, низкий потолок, под которым шли трубы отопления. Дешево и сердито. Ровным рядком – пять столов из нержавейки. Длина каждого – шесть футов, поверхность немного наклонная, по краю – желоб. По столам непрерывно течет вода, смывая кровь и крошечные ошметки тканей. В полупрозрачное окно вмонтирован громадный, фута три в размахе, вентилятор для вытяжки воздуха. Он уже был включен. Работал и маленький компрессор, нагнетавший в прозекторскую «свежий» ароматизированный воздух, насыщенный хвойным экстрактом, поэтому пахло здесь как в сосновом бору.

Сбоку к прозекторской примыкала раздевалка, где патологоанатомы облачались в зеленые халаты и повязывали фартуки. Вдоль стены стояли пять больших раковин, над самой дальней висела табличка: «Только для мытья рук». Остальные предназначались для очистки инструментов и извлеченных из тел органов. У другой стены громоздились шкафы, набитые перчатками, склянками для органов, бутылями с консервантами и реактивами. Там же хранился фотоаппарат. Если какой-то орган имел необычный вид, его снимали на пленку и только потом извлекали из трупа.

Когда я вошел, двое собеседников умолкли и уставились на меня. Насколько я понял, они говорили о теле, лежавшем на самом дальнем столе. Я узнал одного из парней, интерна по имени Гаффен, с которым был шапочно знаком. Этот Гаффен слыл большим хитрецом и мерзавцем. Его собеседника я видел впервые. Наверное, это и был Хендрикс.

– Привет, Джон, – воскликнул Гаффен. – Что вы тут позабыли?

– Когда начнется вскрытие Карен Рэндэлл?

– Через минуту. Хотите переодеться?

– Нет, спасибо, я просто посмотрю.

Честно говоря, переодеться мне хотелось, но я понимал, что лучше этого не делать. Пока на мне обычный повседневный костюм, я остаюсь простым наблюдателем. Мне совсем не с руки быть или хотя бы считаться участником вскрытия. А то ещё подумают, что я как-то повлиял на формулировку выводов.

– Кажется, мы с вами незнакомы, – обратился я к Хендриксу. – Меня зовут Джон Берри.

– Джек Хендрикс, – он улыбнулся, но не подал мне руку: Хендрикс был в перчатках и уже успел прикоснуться к лежавшему перед ним трупу.

– Я тут показывал Хендриксу разные занятные штуковины, – подал голос Гаффен, кивком указывая на тело и отступая на шаг, чтобы я мог подойти и посмотреть. На столе лежал труп молодой негритянки, довольно смазливой. Но кто-то испортил её красу, всадив три пули в грудь и живот.

– Хендрикс безвылазно сидит в своей Мемориалке и ещё не видел ничего подобного, – продолжал Гаффен. – Мы обсуждали происхождение вот этих отметин. – Он указал на несколько рваных ранок на предплечьях и голенях девушки.