— Ну, здравствуй, — раздалось за спиной, и я подпрыгнула.

Рядом стоял старичок. Кажется, его я видела вчера, когда мы с Галей хотели отломить ветку от яблони.

— Вы леший? — робко спросила я и почувствовала себя неловко.

Старичок кивнул и, кряхтя, уселся рядом.

— Зови меня Петрович.

Я лихорадочно соображала, что у него спросить.

— Давно тут живете, Петрович?

— Давненько, — протянул мой собеседник и сообщил: — А ты — Аи.

Я кивнула. Он достал старую трубку и неспеша раскурил.

— Ну как, готова ведьмой стать?

Я вспомнила, как учителя на выпускном спрашивали: «Готовы ли вы вступить во взрослую жизнь»?

— Готова, — сказала я.

Старичок покачал головой.

— Врешь, небось. Вижу, что вопросы у тебя есть. Что ж Зое не задала?

— Не все можно спросить, — пробормотала я.

— Ладно уж, давай, может, и помогу.

Но у меня в голове крутилась какая-то ерунда.

— А русалки и правда существуют?

Леший вдруг свистнул так, что звук далеко прокатился по воде. Раздалось хихиканье, теперь уже явственное.

— Вот.

— А духи леса?

Старичок заухал совой, и за ним, где лес был погуще, плавно, как в оркестре, прошумели листья — одно дерево заканчивало, второе начинало. Потом все стихло. Петрович довольно заулыбался, попыхивая трубкой.

— Убедилась? Думала, все враки?

Я пожала плечами.

— Но я же их не вижу.

— Ничего, сегодня ночью увидишь. После костра.

Я вспомнила, что мне еще предстоит, и поежилась.

— Не бойся, милая, — лесовик похлопал меня по руке. Кожа у него была коричневая и сухая, как кора у старого дуба. — Не жечь же тебя будут.

— А если я передумаю, — шепотом спросила я, — все пойдет к черту?

Старичок с сомнением пожевал губами и несколько неуверенно сказал:

— Не передумаешь. В тебе силы много, куда ж ты ее денешь? Ведьме — ведьмовское.

Я потрогала оберег на шее, он был холодный. Мало во мне сегодня силы.

— Ты скажи Зое, она тебе зелье сварит, успокоишься.

— Да я и сама могу, — пробормотала я.

— Вот видишь? Ты — настоящая ведьма, — леший снова похлопал меня по руке, на этот раз — одобрительно.

Мне бы его уверенность.

— Пойдем, — внезапно сказал лесовик. — Ушица сегодня хороша, а ты неемши.

Я поняла, что действительно голодная.

Шли долго. То ли лес оказался больше, чем я думала, то ли лешие ходят своими дорогами, то ли Петрович демонстрировал мне местные красоты. Тут было, на что посмотреть — каждый куст, ветка, гроздь ягод просились на заставку для телефона. В самой чащобе стояла маленькая бревенчатая избушка, поросшая мхом, травой и даже деревцами — с двадцати шагов уже и не разглядишь.

Внутри все было просто и основательно: печка, массивный стол и лавки. Пахло деревом и трубочным табаком. На столе лежали какие-то бумаги.

— Из лесничества прислали, — сказал старичок, собирая листки.

На мой недоуменный взгляд он ответил:

— Лесник я. А что люди столько не живут, так это начальство не помнит, — он с удовольствием засмеялся.

Уха действительно была хороша, к ней полагался свежевыпеченный хлеб с солью.

— Есть тут одна баба, сама печет, мне приносит. Хорошая баба, кровь с молоком… и хлебом, — леший усмехнулся собственному каламбуру и, поколебавшись, достал большую прозрачную бутылку. Я пить отказалась: у такого мужичка, небось, какой-нибудь волшебный стоградусный самогон, от которого, чего доброго, в кикимору превратишься.

Выпив, Петрович рассказал, как русалки ему сегодня всего одну рыбину дали.

— Так вы же можете их наказать!

Старичок махнул рукой:

— Да пусть резвятся. Раньше они вообще под водяным ходили, да он сплыл куда-то, сгинул, вот я за ними и смотрю. Они ничего, мирные. У нас уже лет сто здесь утопленников не было.

Леший выпил порядочно и пару часов развлекал меня байками о духах и навках, а потом рассказал, что леших тоже раньше было поболе, в каждом лесу. Бывали конфликты и пирушки, лешачиные свадьбы и розыгрыши. Однажды, век или два назад, наш хозяин проигрался в карты соседу.

— Представляешь, всех своих белок отдал! Так потом ученые это назвали «внезапная миграция», во как.

— А как же вы без белок?

— Ничего, на следующий год они обратно перебежали.

Выпив еще, Петрович перешел к откровениям:

— Была у меня жена, лешачиха. Что смотришь? Мы не ведьмы, нам можно. Я ее из деревни сманил. Давно, лет триста назад, что ли, или четыреста. Аграфеною звали. Любил ее — ух, как любил! Красивая была — не представляешь. И добрая: людям помогала скот пасти. Тогда прямо в лесу пасли, — пояснил он. — А она присматривала, даже пастух был не нужен.