Андрей Сергеев (1933-1998) – поэт, признанный мастер стихотворного перевода англоязычной поэзии XX века. В середине 50-х входил в “группу Черткова”, первое неподцензурное сообщество поэтов послесталинской Москвы. Знаковая фигура андеграунда 60-70-х годов.
“Альбом для марок” – мозаичный роман-воспоминание, удостоенный в 1996 году Букеровской премии, автобиографическая проза и одновременно сильное и точное изображение эпохи 30-50-х. Мемуарные “Портреты” изящны и точны – идет ли речь о малоизвестных людях, или о “персонах” – Анне Ахматовой, Николае Заболоцком, Корнее Чуковском, Иосифе Бродском, который посвятил Андрею Сергееву несколько стихотворений.
Альбом для марок
Коллекция людей, вещей, отношений, слов
том первый
европа
до войны
Я лежу на мамином топчане и сквозь струганую перегородку вижу, как в моей комнате обсыпанные мукой белые люди кухонными ножами режут тугие рулоны теста. У меня воспалилась желёзка на шее. Из Малаховки приезжает на велосипеде статный хирург, которого я зову Гастрономом. Он входит ко мне с шоколадками и в один прекрасный день днем под зажженной лампочкой на столе в столовой – мама и бабушка держат меня – делает операцию.
– Сделал, как барышне. Шов такой, что никто не заметит.
Соска давно не нужна, но расставаться жалко. Папа сводит меня по насыпи, кладет соску на рельс и показывает рукой:
– Сейчас пойдет электричка.
Я гляжу в сторону Малаховки. Электричка быстро проходит. Мы снова у рельса, на нем пусто. Мне легко, что всё позади, и уже не жалко; и жутко, что так пусто.
Все надо мыть; мы моем тоненькую морковочку с грядки в помойной бочке. Вадику ничего. Мне от дизентерии доктор Николаевский прописывает белую, как простокваша, тухло-солено-сладкую микстуру. Живот болит много лет.
Анна Александровна, монашка от Тихоновых, приносит известие:
– Дети – цветы жизни выкинули доктора Николаевского из электрички. На полном ходу.
ДЕТИ – ЦВЕТЫ ЖИЗНИ написано на моей любимой маленькой вилочке. На больших – З-Д ТРУД ВАЧА. Железные ножи-вилки долго пахнут. На террасе за обедом мама/бабушка под руку предупреждают:
– Селедочный нож!
Хорошие – ложки, особенно чайные ложечки. Они серебряные, на них клеймо с Георгием Победоносцем и фамилия САЗИКОВЪ. Такой фамилии ни у кого нет.
У Авдотьи гостил мальчишка Маркслен Ангелов. Потому что его отец – болгарский революционер. Юрка Тихонов сразу не понял, переспросил:
– Марк-Твен Ангелов?
У папы на работе есть знакомый Вагап Басырович.
Меня папа хотел назвать Виктором; мама назвала в честь Андрея Болконского. В роддоме соседка презрела:
– Что такое деревенское имя дали?
Сама родила. Назвала своего Вилорий. Мама съязвила:
– Что ж вы такое церковное имя дали?
Соседка возмущена: Вилорий – Владимир Ильич Ленин Отец Революций.
У мамы душа в пятки.
Мама и бабушка всегда боятся:
– Не бери в руки – зараза!
– Не трогай кошку – вдруг она бешеная!
– Там собака – смотри, чтоб не тяпнула!
– Вон идет человек – смотри, чтоб он тебя не стукнул.
Я всматриваюсь, напрягаюсь, мокну под мышками, устаю – и спешу приткнуться к маме, бабушке, к утешительному занятию – чтобы один и в покое.
Спокойно и интересно листать разноцветные детские книжки:
Анна Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят Бегемот провалился в болото Девочка чумазая, Где ты ноги так измазала? На Арбате в магазине Зубы начали болеть И немытый, и небритый Человек сказал Днепру Не завидуйте другому, Даже если он в очках Вот какой рассеянный С улицы Бассейной Мой знакомый крокодил Может, снова можно драться Значит, деду нужен бромУютно перерисовывать в юбилейные пушкинские тетрадки маленького Пушкина и маршала Ворошилова. Он лучше всех вождей, лучше него только Сталин, самый приятный, добрый, успокоительный – неотъемлемая часть моего детства.
– СПАСИБО ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО – я представлял себе: низкое солнце, зима, просто стоят четырехэтажные с большими окнами – как новые школы – дома, по широкому тротуару спокойно, не торопясь идут люди, дети тащат на веревке салазки. Все это чуть-чуть под гору.
Читать-писать меня никто не учил, все сам. В тридцать восьмом красным карандашом на первой странице нового краткого курса с нажимом вывел нестираемое ГОВНО. Папа не сразу заметил, чуть не взял на политзанятия. Пришлось нести бабушке в печку. Мне не попало, больше того, бабушка ласково:
– Домашний вредитель.
Ребята рассказывают, что в соседнем доме поймали шпиона. Он по ночам в ванной зашивал себе выше локтя под кожу военные тайны.
Взрослые говорят, что на обложках моих пушкинских тетрадок в Вещем Олеге и Лукоморье – контрреволюционное. Если в численнике перевернуть Калинина вверх ногами, получится Радек. Радек сочиняет все анекдоты, его не расстреляли – а то кто будет писать передовые статьи?
В синей красивой истории для пятого класса я нахожу на пуговице у Ленина-гимназиста четкий фашистский знак.
Барто подталкивает:
– Наш сосед Иван Петрович Видит всё всегда не так.Общественница из красного уголка объясняет:
– Гофмана арестовали за то, что у него нашли фотографию Троцкого.
Гофман – партизан-дальневосточник – держал за заборчиком пару немецких овчарок. Наши мамы его ненавидели: всегда лез без очереди, размахивал красной книжечкой.