Главной показной стороной её искусства были гадание на картах и хиромантия. Свои предсказания она изрекала одетой в роскошную мантию фантастического покроя, стоившую около семидесяти тысяч франков. Однако не все её клиенты удовлетворялись этим уж слишком обычным видом колдовства. Для более требовательных приходилось заклинать сатану и служить «Черную мессу». Эту кощунственную службу совершал старый кривой священник аббат Гибур, постоянный компаньон Вуазенши во всех её предприятиях. Для совершения обряда он являлся в черном священническом одеянии. Та особа, для которой читалась месса, помещалась совершенно нагой на столе перед алтарем, в руках она должна была держать зажженную свечу, и золотая чаша ставилась ей на живот. На каждой мессе аббат длинной иглой закалывал младенца, и кровь этой жертвы собирал в чашу, где смешивал с различными волшебными составами. Чтобы месса была действенной, её совершали до трех раз подряд. Таким образом, Вуазенша и аббат Гибур загубили до пятисот младенцев. На суде перед знаменитой Chambre Selenie Вуазенша была уличена во всех совершенных ею кощунственных деяниях, и вместе с несколькими своими сообщниками сожжена на Гревской площади в 1680 году. Расследования о приверженцах магии не прекращались долгие годы после её смерти. Палата, ведавшая преступлениями против религии, нашла более четырехсот человек, виновных в занятиях черной магией и других преступлениях. При этом следователи наткнулись на неожиданное открытие. Оказалось, что Вуазенша и её помощники в числе своих клиентов имели и известную, одно время всевластную, фаворитку короля мадам де Монтеспан. Так в 1672 году, когда она прискучила королю и Людовик ускользнул от чар своей фаворитки, обратилась за помощью к Вуазенше. Аббат Гибур по её просьбе прочитал ей «Черную мессу», и мадам Монтеспан сразу уверовала в силу колдуньи: король к ней вернулся. Но на сей раз Людовик недолго оказывал ей свое расположение. Вскоре она была оставлена насовсем и тогда решила при помощи Вуазенши отравить короля вместе с новой его любовницей мадемуазель де Фонтьяж. За это колдунье было обещано полтора миллиона франков. Когда этот секрет, вместе с другими секретами Вуазенши, открылся, король был глубоко опечален, узнав о замыслах своей бывшей любовницы. Не желая громкого скандала, он собственноручно сжег дела, компрометирующие мать его побочных детей. Скомпрометированность мадам Монтеспан спасла многих. Среди обвиняемых была и Олимпия, первая любовь короля, и герцогиня Бульонская, и виконтесса де Полиньяк, и многие другие. Они избежали казни, но представители и представительницы буржуазных семей, на свою гибель пытавшие счастье у Вуазенши, были казнены. Последним отголоском дела Вуазенши был изданный в 1682 году приказ парламента об изгнании из Франции всех магов и волшебников и ужесточении правил продажи ядовитых веществ.

Дамы внимали Папюсу едва ли не с открытыми ртами, да и мужчины выглядели весьма заинтригованными.

«Обывательская любовь к сплетням, пересудам и всяческим слухам», — подумал Сергей Юльевич, но тут же спохватился, отметив, что этот исторический экскурс Папюса и сам выслушал с интересом.

— А теперь покажите свои способности, мсье Папюс, — наперебой зачирикали взбалмошные черногорки, где-то откопавшие это чудо и безмерно им гордившиеся. Так дети хвастают перед сверстниками пойманной лягушкой.

У царицы лицо исказилось гримасой зависти, и Сергей Юльевич понял, что она позаботится о спасении своей репутации, добудет себе божьего человечка, который этого французика заткнет за пояс.

Перед царствующими особами Папюс капризничать не решился, махнул застывшему у дверей мажордому убрать все со стоявшего в центре гостиной тяжелого, красного дерева круглого стола, мягким жестом сверху вниз, как бы придавливая, погасил горевшую в двух саженях от него единственную свечу и водрузил на край стола неведомо откуда появившееся у него в руках флюоресцирующее мягким опаловым светом фарфоровое блюдце. Тишина стояла неимоверная; все затаили дыхание.

Папюс что-то тихонечко забормотал, и блюдце поплыло по кругу. Стол вертелся! Со вздохом изумления все несколько отодвинулись от стола, опасаясь, как бы он не доставил каких неприятностей.

Столешница сделала полный оборот, и блюдце таинственным, непостижимым образом переместилось в центр.

— Явите дух, явите дух, — Милица явно страдала недержанием.

— Дух кого, Ваше Высочество? — спросил Папюс.

— Петра Великого, — испуганно-нерешительно ответил Николай.

Полной темноты в комнате не было, сквозь открытые окна проникал свет газовых уличных фонарей, и было видно, что Папюс достал из кармана сюртука нечто, завернутое в платок. Делая пассы руками над столом, он развернул платок, просыпал на блюдце кучкой порошок и уронил несколько капель тяжелой тягучей жидкости.

— Уж не калий ли марганца с глицерином? — весело подумал Сергей Юльевич.

И правда, над блюдцем появился огнедышащий вулканчик, испускавший вонь и дым. Дым застыл над столом белым облачком, отдаленно напоминавшим всклокоченную голову Петра Великого с вытаращенными от гнева за потревоженный сон глазами.

И тут черт дернул царствующего Николая Александровича, перед завтрашней коронацией, задать вопрос.

— Скажите, царь Петр, каково будет мое царствование?

— Кровь… — или нечто подобное и почему-то по-французски, проскрипело в ответ тающее облачко.

— Дурак, нашел что чревовещать, — в сердцах подумал Сергей Юльевич и заметил, что все присутствующие так же неодобрительно отнеслись к ответу царя Петра.

Папюс понял свою оплошность и попытался, оправдываясь, объяснить, что дух хотел сказать… но тут Милица, спасая положение, велела зажечь свечи и заявила, что знает абсолютно надежный способ гадания, древний, исконно русский, описанный еще более ста лет назад в «Словаре русских суеверий». Она крикнула принести псалтырь и медный ключ, от двери или бюро, безразлично. Ключ до середины она как бы вставила в псалтырь и веревочкой обязала книгу, продев ее кончик в торчащее наружу ушко ключа. Потом обвела глазами присутствующих и, обращаясь к Сергею Юльевичу, а он был росл и потому заметен, сказала:

— Вот, министр, держите за эту веревочку. Я буду читать молитву, и если псалтырь завертится, то это хороший признак.

— Почему это я? — забеспокоился Сергей Юльевич, не любивший находиться в центре внимания и отмечая, что Милица, подстраховываясь, закручивает веревочку, чтобы заставить ее раскручиваться потом обратно. Милица забормотала псалом, Сергей Юльевич покрепче ухватился за веревочку, псалтырь повис и остался недвижим. Чертыхнувшись про себя, Сергей Юльевич тихонечко подергал за кончик веревочки, но и это не помогло.

Сконфуженные, все разом засуетились, задвигались, загалдели, а брательники, великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, вкупе с Сергеем Александровичем, решительно велели мужчинам перейти в соседнюю комнату и заняться сугубо мужскими играми и развлечениями. Больше всех суетился московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, чувствовавшей себя несколько виноватым за конфуз, и потому старавшийся переключить внимание гостей на приятные темы. Здесь выпили и раз, и два, и три, и закусили чем бог послал, а для семейства Романовых он, понятно, не скупился, и заговорили о дне завтрашнем.