— Сынок, — голос родителя приобрел насмешливые нотки, — Пафнутьев так и сказал, что Панцулай — уникум, который не побоялся прямо в лицо нашему печально знаменитому упырю Витальке высказать все, что он думает по поводу заходов рода Романовых, касающихся Елены.

— Не улавливаю связи…

— Пафнутьеву не нужен еще один профессионально деформированный упырь — таких у Виталия навалом, — ему нужен для одного проекта дела кристально честный, решительный и смелый офицер, имеющий боевой опыт и опыт оперативно-розыскной работы.

Я задумался, а потом решил спросить:

— Таких действительно мало?

— Есть, но их, к великому сожалению, меньшинство, а с оперативным опытом так вообще исчезающее количество, — вздохнул отец. — Пафнутьев, когда на твоего родственника досье собирал, вообще был в шоке — как могло получиться так, что полковник, неся годами службу на границе, не замазал себя ни в одном коррупционном скандале? Понятно, он регулярно выполнял мутные приказы вышестоящего командования, но денег и дорогих подарков точно не брал. Вот Пафнутьев и сделал стойку.

— А ты где полковника собрался использовать?

— Чуть позже узнаешь, Лешка, всему свое время. Иди уже спать — и помни, что завтра полковничья дочь и внук немецкого императора могут преподнести нам кучу сюрпризов…

***

Разбудила меня чуйка — кому-то из моих близких было очень плохо.

Темп…

Анализ обстановки…

Образ близкого человека, которому было плохо, принадлежал Елене Панцулае, и ей, слава богу, не угрожала никакая опасность — просто девушку переполняли отрицательные эмоции. Понять причину их появления было нетрудно — строгий отец явно с утра пораньше высказал все, что думал о поведении дочери, вот деваху, воспитанную в строгости, и проняло…

Секундочку, а почему чуйка мне сигнализирует, что Лена покинула пределы Монако?

Твою же бога душу мать! Эта дуреха на эмоциях что, решила на родину улететь??? Или полковник ей приказал это сделать???

Вскочив с кровати, натянул на себя дежурные джинсы с футболкой, сунул ноги в кроссовки, а телефон, показывающий десятый час утра, в задний карман и метнулся на первый этаж, чуть не сбив на лестнице спускавшегося по ней царственного деда. На его недовольный рык бросил: «Все потом!» — и выскочил из номера, остановившись только перед дежурными валькириями.

— Девушки-красавицы, умоляю! — я старался говорить медленнее, потому что боевой транс уже диктовал мне иное течение времени. — Скажите, что мотоциклы все еще стоят на подземной парковке отеля.

— Да, Алексей Алекс…

Я уже спускался по пожарной лестнице в гараж, прыгая с пролета на пролет…

А вот и байки с ключами в замках зажигания…

Традиции менять не стал и, запрыгнув на породистого немецкого жеребца, с пробуксом рванул на выезд с парковки. Парковщики меня узнали и подняли шлагбаум, не чинили препятствий и дворцовые, видимо, предупрежденные валькириями. А я, вырвавшись на узкие улочки Монако, рванул в сторону Ниццы, к которой, как показывала чуйка, подъезжала Панцулая…

***

Елена, для которой отец был образцом и примером, больше всего в жизни боялась родительского неодобрения. Она даже в общевойсковое училище, а не в училище Пограничной стражи поступила только потому, что отец заявил — женщинам на границе делать нечего! Этого же мнения придерживался и любимый дедушка Витя — глава рода Панцулаев, полковник Пограничной стражи в отставке, — с которым у девушки, как и с отцом, с детства сложились прекрасные доверительные отношения. И отец, и дед, прошедшие не один военный конфликт, ей всегда повторяли — нет страшнее греха, чем предательство, и так случилось, что именно в предательстве ее сегодня фактически обвинил отец! Нет, он не сказал этого прямо и даже признавал за дочерью право на личную жизнь, но был чрезвычайно расстроен тем, что о подаренном ухажером дочери имуществе он узнал от очень и очень опасных людей. Самое же страшное заключалось в том, что отец, когда высказывал все это, даже не повышал голос, что являлось признаком крайней степени раздражения. Когда же он закончил отповедь, то просто спросил:

— Доченька, ты мне можешь внятно объяснить, что случилось, почему я тебя больше не узнаю?

Это прозвучало как пощечина, и Елена, сбросив вызов, разрыдалась в подушку.

Слезы текли недолго — девушка была не так воспитана, — и в голове уже формировался алгоритм последующих действий: полный отказ от этой гламурной жизни с возвращением Фрицу всех подарков, возвращение в Москву, сдача сессии в училище и продолжение учебы. Главным пунктом была надежда на то, что отец ее в конце концов простит.

К выполнению плана Елена приступила немедленно — в чемодан полетели только необходимые вещи без всяких подарков. Драгоценности, подаренные Фрицем, остались на журнальном столике, рядом лежала записка, в которой девушка просила Аню Шереметьеву — единственную нормальную девочку из всех этих аристократок — вернуть их немецкому принцу. Тихонько покинуть роскошные апартаменты Бурбонов не составило никаких проблем, поймать такси тоже, и уже в машине на Елену навалилась такая тоска, что хоть волком вой!.. Причиной стало то, что она сбегает из солнечного Монако, не попрощавшись с любимым молодым человеком, к которому успела так сильно привязаться.