Ворота открылись, водитель без лишних указаний подогнал машину к крыльцу, на котором стояли мои сёстры. Девушки тоже были одеты в национальные одежды, они молча поклонились и распахнув двери снова склонились в поясном поклоне.

Родители встречали нас в зале перед лестницей. Отец в зелёном френче наглухо застёгнутом, на груди орден Андрея Первозванного. На поясе шпага сапоги начищены до зеркального блеска. Мама в зелёном глухом платье в пол, с воротником стойкой и закрытыми руками, элегантна и красива. Родители стоят. Глаза серьёзны, а лица холодны. Перед ними на высокой подставке большой зелёный камень, даже не мог себе представить, что диамантид бывает таким большим. В зале пахнет благовониями, церковью и почему-то чувствуется лёгкий запах перегара.

— Остановись женщина! — шпага отца единым плавным движением покидает ножны, остриё клинка направлено в лицо Сун, мы останавливаемся, справа и слева нас обходят сестры и становятся немного позади родителей, их лица бесстрастны и возвышенны. Отец, не опуская шпаги, начинает задавать вопросы:

— Ты знаешь кто ты?

— Да. — Голос Сун дрожит, на лице бледность и решимость.

— Ты знаешь откуда ты?

— Да.

— Ты знаешь где ты?

— Да.

— Ты знаешь зачем здесь ты? — Голос отца звучит во мне метрономом, натягивая нервы струной, всё происходящее для меня неожиданность, понимание происходящего ритуала приходит из глубины памяти.

— Готова ты?

— Да! — Сун бросает взгляд в мою сторону, ободряюще улыбаюсь девушке, и вздрагиваю от следующей фразы отца.

— Пусть кровь и вера будет тому порукой. — Боковым зрением ловлю движение и пропускаю момент, когда девушка хватает шпагу за лезвие. Около двери стоит православный священник в синей ризе, под которой белоснежный подризник, его движение и отвлекло моё внимание. В этот момент чувствую боль Сун. На её руке кровь. Мой порыв угасает под строгим взглядом матери. А отец, всё так же бесстрастно и возвышенно, приказывает девушке возложить руку на камень. Вижу зелёную вспышку, и диамантид начинает светится. Голос отца возвышен и торжественен.

— Кровь принята. Клянёшься ли ты в верности своему Господину, наследнику древнего Рода Сергеевых — Юрию?

— Клянусь?

— Принимаешь ли ты веру Господина своего?

— Принимаю! — девушка смотрит мне в глаза.

— Отныне и на веки ты Сергеева — Слуга наследника Рода Юрия! — Шпага со звоном входит в ножны,

— Да будет так! — Хор голосов в который вплетается и мой голос поднимается под своды дома.

Кьюн Сун так и держится за камень, она ждёт, а я не знаю что мне делать. Банально растерялся. Хорошо мама выручила, просто сказала, чтобы взял девушку за руку и отвёл к священнику.

— Благословено Царство отца и Сына и святаго Духа, ныне и присно и вовеки веков… — Священник начал службу сразу как только я подвёл к нему Кьюнг Сун. Он пел, декламировал. Крестился и мы крестились вслед за ним. Сун стояла ровно, не шевелясь прикрыв глаза. Девушка была спокойна, а я переживал за её ладонь, порез штука болезненная. Не выдержав, решил помочь, потянул к ней аурный щуп. И ни чего, я не смог пробиться сквозь сияние, окутавшее девушку ровным светом. Сверху на мою Слугу истекал белый свет и в котором кружились искры похожие на белые снежинки, они танцевали и кружились вокруг тела девушки, в такт голоса священнослужителя, постепенно покрывая ауру сияющим блеском. Заворожённый этим танцем я потерялся во времени. Толчок в бок от Ланы шипевшей мне в ухо, вернул меня обратно.

— Юра купель. Призови купель., — не задумываясь тянусь к большой серебряной чаше, стоявшей в нашем городском музее. Хорошо её запомнил. Мы с одноклассниками минимум раз в месяц ходили в музей, наш учитель по истории предпочитал уроки проводить радом с настоящими артефактами. И слово купель прочно ассоциировалась именно с этой серебряной штукой, похожей на большую глубокую вазу на четырёх ножках стоящих на львах.

Купель медленно проявляется, мой лоб сразу же покрыл пот. Чувствую такую же тяжесть, как и позавчера, когда вытягивал меч-кладенец. Вокруг купели кружатся искры белого света, она медленно кружиться в воздухе и плавно опускается на пол. Священник, не прерывая песнопение обходит вокруг серебрённой чаши. Странно, но он совсем не удивлён. Ловлю на себе обеспокоенный взгляд отца и киваю ему мол со мной всё нормально, хотя ноги предательски дрожат и с трудом удерживаю сознание от темноты. Не хватало ещё в обморок грохнуться. Ноздрей касается дым из кадила. И мне сразу легчает, как будто утром рассола с бодуна выпил. Странные ощущения. До конца службы отстоял с трудом. Теперь Кьюн Сун православная в крещенье наречённая Софьей. Отец подал нательный крестик священнику.

— Облачается раба Божия София, в ризу правды, во имя Отца и Сына и Святага Духа.

А вечером, уже сильно после и праздничного ужина, и разговора с отцом Иоанном меня отправили провожать Софию домой. Мать так прямо сказала, что невместно новообретённой Сергеевой сегодня оставаться одной, езжай давай, проводи девушку да побудь рядом. Вот теперь и сижу в гостиной на диване. Репу чешу и со сном борюсь. Спать хочу сил нет. Сун ушла переодеваться. Квартира совсем не выглядит обжитой, ну так и не удивительно, что можно сделать за пару суток, хорошо хоть мебель была. Может кофе выпить, но шевелиться откровенно лень. В голове мутно мелькают неясные образы, обрывки мыслей. Ещё немного и усну. Неожиданно понимаю, что стоящая передо мной девушка это Сун, которая Софья. Её влажные волосы блестят при свете люстры, короткий шёлковый халат плотно облепил прекрасную нимфу. В ноздри ударил терпкий, но совсем не резкий, запах хвои и чего-то сладкого.

— Ты так вкусно пахнешь, — бормочу заплетающимся языком и стремительно проваливаюсь в страну Морфея.

Глава 12

Глава двенадцатая полуночная

В кабинете седели двое, один священник, о чём говорила чёрная ряса, другой был одет в полувоенный френч зелёного сукна. Из-за неплотно закрытой двери раздавались звуки ремонта и голоса строителей. Оба молчали, погруженные, каждый в свои, мысли.

Раздавшийся звук упавшего железа заставил священника вскинуться, он напряженно вслушался в происходящее за дверьми.