— Нет, Зайка, что ты. Просто только что по пути чуть не поцеловался с «газелью». Водитель за рулем то ли пьяный в дупель, то ли совсем зеленый. Прет, не глядя, по встречной, лоб в лоб, я едва вырулю.

— Господи, этого еще не хватало, — Ася перекрестилась на икону в углу, — идем, я тебя покормлю. Там Нинюся котлеты спалила, но ничего, есть можно. А на гарнир картошка и салат.

— Зайка, я не хочу.

— Не будешь ужинать? Но ты же голодный, они ведь тебя там не кормили.

— Кормили, слегка. Мне хватило. — Сергей осторожно отодвинул Асю в сторону и скрылся в ванной. Громко зашумела вода.

Ася подождала немного, но Сергей не выходил. Она вернулась на кухню.

Степка лениво ковырял вилкой в развороченной котлете.

— Папа вернулся?

— Да. Ты так ничего и не съел.

— Неправда, я ел. А это не жуется.

— Дай сюда. — Ася резким движением вытащила тарелку у него из-под носа, счистила объедки в миску, предназначенную для соседской эрдельтерьерши. — Пей кисель и иди убирай игрушки. Скоро спать ложиться, а у тебя в комнате ни пройти ни проехать.

— Да иду я, иду, — Нинюсиным тоном проворчал Степка, — ты чего такая злая?

— Я злая? — Ася застыла возле раковины. — С чего ты взял?

— У тебя лицо такое… — Степка скорчил уморительную физиономию, — и голос… грубый, как у волка.

Ася улыбнулась.

— Стёпушка, я не злая. Просто я волновалась: Нинюся приболела, папы долго не было. Иди к себе, я скоро приду, посуду только приберу.

— Угу. — Степка скрылся в коридоре.

Ася убрала кастрюли в холодильник, ополоснула тарелки и чашки, аккуратно составила их на полку. В отдалении хлопнула дверь ванной.

— Сереж! — крикнула Ася. — Чаю-то хоть тебе налить? С мармеладом.

— Потом.

Она пожала плечами. Заверещал телефон.

— Да, — сказал Сергей, — да, сейчас. Иди, тебя Кристя.

Ася бросила взгляд на часы — только десять минут девятого.

— Я с ней из спальни поговорю, — сказала она Сергею.

— Говори откуда хочешь, мне без разницы.

Ася бегом пронеслась мимо него по коридору и, плотно прикрыв дверь спальни, сняла трубку с параллельного телефона.

— Ты уже пришла?

— Только что. Что ты хотела? — Голос у Кристины был усталый и какой-то непривычно бесцветный.

— Кристя, ты не в настроении? Может, перенесем нашу беседу на завтра?

— Нет, все о'кей. Я тебя внимательно слушаю.

— Кристя, я сегодня была идиоткой.

— Ты уже давно идиотка, — спокойно заметила Кристина.

— Нет. Кристя, нет, все не так. Прости, я не могу быть с тобой до конца откровенной…

— Что ты называешь откровенностью? Молчишь, стиснув зубы, как партизан, изъясняешься загадками, чахнешь на глазах и хочешь убедить меня в том, что целиком и полностью мне доверяешь? Извини, подруга!

— Это ты меня извини. Я… мне вовсе не так плохо, как могло сегодня показаться. Вообще… у меня все хорошо, просто здорово.

— Ты за этим мне звонила? Чтобы успокоить?

— Да, за этим. Когда-нибудь я тебе… потом, попозже…

— Ой, ладно, не нужны мне твои секреты, — нарочито-равнодушным тоном проговорила Кристина, — главное, больше так не реви и постарайся поправиться хотя бы на пару килограммов.

— Обязательно, — Ася засмеялась, — ты точно не злишься на меня?

— Аська, ты дура. Чего мне злиться? У меня стишком много своих собственных проблем, чтобы рваться разрешать чужие. Прости, я устала, пойду приму душ и лягу пораньше. Приятных тебе сновидений.

— И тебе также.

Ася покинула спальню и на цыпочках зашла в детскую. Нинюся тихонько похрапывала на диванчике в углу, Степка возился в груде наваленных на полу игрушек.

— Так и не убрал. — Ася укоризненно покачала головой.

— Ну сейчас, — шёпотом сказал Степка, — дом дострою и сразу все соберу. Мы завтра с утра пойдем?

— Да. Часов в одиннадцать.

— А обедать где будем? — Он с надеждой вскинул на нее глаза. — Можно в кафе?

— Можно. При условии, что ты немедленно станешь человеком и начнешь за собой убирать.

— Да-да-да, — скороговоркой пробормотал Степка и принялся швырять в коробку игрушки.

Он снова, в сотый раз, видел во сне взрыв. Страшный удар, толчок, а дальше мертвая тишина. Боли нет, нет вообще никаких ощущений, только неподвижность, чернота, глухота.

Потом он почувствовал, как чьи-то прохладные руки касаются его лба. Негромкий, мягкий голос уговаривал ласково, но настойчиво: