Его шерсть, пропитанная грязью и запахом гниющей земли, медленно колыхалась во тьме, будто бы от прикосновений ветра, издавая при этом омерзительный шелестящий звук.

– Я устал от тьмы! – крикнул юноша, забираясь на кровать с ногами.

– Но ведь кроме тьмы ничего нет, – возразил Крот.

В темноте что-то стукнулось об пол. Послышалось яростной шипение, переходящее в свист. Это Крот снова уткнулся в стул и повалил его.

– Неправда! – с жаром ответил юноша. – Есть свет!

– И где же он, свет?

Жаворонок опустил голову.

– Я помню, что он был. Был день, было солнце и небо полное звезд.

Крот противно засмеялся, громко застучав лапами по доскам.

– Все это тебе приснилось! Нет никакого дня!

Юноша резко вскинул голову.

– Нет, есть!

– Нет! И солнца нет. И звезд нет. Ничего нет, и никогда не было. Ты все это выдумал.

– Ты лжешь! Лжешь! – закричал юноша, зажимая ладонями уши.

Он продолжал повторять эти слова, как заклинание, будто это могло прогнать окружавшую его тьму. Крот, наконец, подполз к кровати и уткнулся своим влажным носом в одну из ножек, все исчерченную следами его зубов.

– И никто не придет, чтобы зажечь свет, – зловеще прошипел он.

– Отец придет и зажжет свет, – робко сказал Жаворонок, не поднимая головы.

– Глупец! – злобно прошептал Крот. – Нет никакого Отца. Есть лишь тьма. И она вечна.

Юноша не ответил, и в комнате повисла душащая тишина.

– А теперь отдай мою долю хлеба, – попросил Крот.

Юноша нащупал один из хлебцев и швырнул его на пол. Звонко стукнувшись о доски, тот покатился куда-то во тьму.

– Можешь верить во что хочешь, но кроме ночи ничего нет, – прохрипел Крот, разворачиваясь на звук упавшего хлеба. – Не верь своим снам.

Он умолк. Опять послышался шорох и клацанье когтей. Юноша поднял голову и пристально всмотрелся в черную бездну, окружавшую его.

– Отец придет и зажжет свет, – упрямо сказал он. – Я верю.

Он нащупал оставшийся хлебец и, крепко сжав его, уткнулся в подушку.

Комната была тьмой и тьма была комнатой. Юноша, живший в ней не знал есть ли что-то еще кроме этого мрака и кроме этой комнаты. Он не знал, что такое время и потому не мог сказать как давно началось его заточение и было ли вообще что-то, кроме него. Он не знал ничего, даже собственного имени. Все что у него было – это нерушимая вера в то, что придет Отец и рассеет поглотившую его тьму. Он жил этой верой и боролся с душащим отчаянием единственным доступным ему оружием – непоколебимой надеждой на скорое избавление. Юноша не знал, откуда в нем это знание и эта уверенность. И на все вопросы Крота, единственного живого существа, обитающего с ним в этой комнате, лишь понуро опускал голову, не зная, что сказать.

Еще были сны. Яркие, обжигающие своими красками сны. Из них юноша узнал о том, что тьма – не единственное, что есть в этой Вселенной. Что есть свет, день, солнце и звезды. В своих снах юноша часто видел людей похожих на него, которые бегали по зеленым лугам, купались в синих реках, лежали под огромным голубым небом и делали тысячи разных дел. Они пели и смеялись, глядя на исчезающие за горизонтом облака. Они плакали, вдыхая запах опавших листьев. Они жили, ничего не зная о тьме.

Крот ненавидел сны юноши. Сам он снов не видел и всякий раз когда юноша рассказывал об очередном чудесном видении, Крот начинал шипеть от злости и грызть своими желтыми зубами доски пола. Он твердил, что все это ложь и нет никакого дня. И что, конечно, никакой Отец не придет в их проклятую тьму. Это Крот прозвал юношу Жаворонком, когда тот, запинаясь от переполнявших его чувств, рассказывал о приснившейся ему птице.

– Что за нелепость! – яростно шипел Крот. – Что значит "летать"? Мы можем лишь ползать по земле и под ней. А то, о чем ты говоришь – это все вранье. Нет никаких птиц и нет никакого неба. Есть лишь земля и другие кроты.

– Есть! Я сам видел! – запротестовал юноша. – Есть птица, которая поёт, призывая свет. Имя ей – жаворонок.

– Это ты – Жаворонок! Других нет! – зарычал Крот и от злости начал царапать дверь шкафа.

С тех пор Крот называл юношу Жаворонком.

Были и другие сны. В одном из них юноше открылось, что когда-то давно он жил иначе. Были день и ночь и каждый день имел свое собственное имя. Проснувшись, Жаворонок не вспомнил как он жил до тьмы, но зато вспомнил почему все изменилось. Пришел некто могущественный и был он кромешной тьмой. Это он укрыл солнце и луну облаком угольной пыли, сделав их частью вечного мрака. Он расправил свои агатовые крылья, затмив свет звезд и сиянье родников. Своим дыханием, подобным остывшему пеплу, он превратил посланцев зари в ночные тени. С тех пор солнце больше не всходило на востоке, и у дней не было имен. Он окутал своим черным плащом мир Жаворонка, поглотив свет и краски, и затушив все семь светильников, висевших в комнате.

Словно тягучий болотный ил, этот некто умерщвлял Вселенную.

– Все это глупости, – недовольно проворчал Крот, услышав эту историю. – Эти твои фантазии – просто еще одно название тьмы, которая нас породила.

– Не тьма породила нас, а свет! – закричал Юноша.

Но Крот лишь зло усмехнулся.

– Вранье! И что это за слова: Понедельник, Вторник, Среда…

Не договорив, он презрительно фыркнул.

– Было время, когда ночь сменялась днем, и каждый день имел свое собственное имя, – быстро, запальчиво говорил Жаворонок, будто боясь потерять веру в собственные слова. – Был Понедельник, начинавший круг жизни, и было Воскресенье, завершающее его.

– Только тьма – ничего другого нет.

– Пусть так! – возбужденно заговорил Жаворонок. – Но даже она не может длиться вечно. Время её на исходе.

– Тьма бесконечна, – прошипел Крот и уполз в свой темный угол.

Так тянулась вечность. Юноша лежал на кровати, вспоминал сны и ждал прихода первого дня новой жизни, Понедельника. Он верил, что солнце рано или поздно взойдет и разгонит сковавшую его тьму. А в это время, пронзая своим влажным носом вечную ночь, по полу медленно ползал огромный слепой Крот, самим своим существованием отрицая свет и жизнь вне ночи.