Шрифт:
– Расплачиваться будем тут!
Проклятый зуб закрутил болью еще сильнее, а “нанизанный глаз" завертелся в воображении, как шашлык на вертеле ножниц. Возвращаться в кресло стало страшновато. Но стыд перед очередью, заставил продолжить стрижку. По очереди прошел смешок, очередь ржала из кружевного куска материи на шее у меня. Кто-то не удержался прокомментировал, что он похож на женский пеньюар. Наконец кресло:
– Что будем делать?! С пробором или без? – хриплый голос раздался в моем левом ухе.
– А, давай без пробора! – сказал ему, когда понял, что это говорит парикмахер, а не его внутренний голос. На что мастер мечтательно с душой поэта почти пропел:
– Сделать новую прическу, как будто стаканом водки причаститься, во как?!
– Да, да! – подыграл его поэтической натуре и я, потому, что моя душа пела, предвкушая скорую встречу с Лилей. А нервные пальцы мастера бегали в зарослях моих волос под горячим вихрем фена. Я зажмурил глаза. Когда я их открыл, то увидел в зеркале портрет перепуганного человека у которого волосы встали дыбом и оформились в виде огромного бокала.
– Ничего, ничего, это так надо! – утешал елейно меня мастер, – В этой прическе форму плоского затылка делают под завлекательную рюмочной картинной формы.
Прощаясь с парикмахером, я вынул одолженную к зарплате сумму у коллег по работе и сунул в карман белого халата мастера-модельера парикмахерских дел.
– Это вам на чай!
– Валик, что это за ужас? – спросила Лиля при встрече у кинотеатра "Украина", куда мы пришли на сеанс нового французского фильма “Частный детектив”.
– О, это крик моды, мастера-модельера! Прическа называется “Аль Капоне отдыхает”!
Лиля вырвала из рук у меня бейсболку, которой я не хотел портить “модерн мужского парикмахерского искусства”, и натянула бейсболку мне на голову со словами:
– Чтобы до конца сеанса не снимал!
Так и сидел я до конца сеанса в бейсболке. А Лиля потешаясь смеялась надо мной, время от времени поглядывая на мой профиль. От этого нам было тепло и радостно на душе… Прошло довольно времени после нашей свадьбы, и пришла новая семейная жизнь, полная непредсказуемых событий в нашей с Лилей семейной жизни…
Глава 3
За документами в отдел кадров завода “Авиант” я, Колесников Валентин Альбертович, пришел не в лучшем настроении. Начальник отдела кадров пенсионного возраста сказал мне, вручая трудовую книжку:
– Сейчас, сынок, много коммерческих структур. Ты еще молодой можешь найти работу, а то и свое дело организовать.
В голове у меня по неволе мелькнула мысль:
“Он, что, издевается? Судя по ухмылке этого престарелого джентльмена, моя дальнейшая судьба ему была по боку!"
Я взял документы из рук чиновника и, хлопнув дверью, дерматиновой обивки времен Сталинизма, ушел. Двигаясь каштановой аллеей по территории завода до заводской проходной, решил пройтись проспектом Победы до метро “Нивки”, где была дальняя станция метрополитена. Шел и носками ботинок швырял в разные стороны опавшую листву каштанов. А промозглый ноябрьский ветер, рвал длинные черные волосы с проседью на моей голове, стремился забраться под шарф, укрывавший шею, задувал под полы коричневого осеннего пальто. Было холодно и сыро. У погоды, казалось, тоже не было настроения, и она старалась отыграться на случайных прохожих, попавшемся ей под руку. Крупные капли осеннего дождя стали хлестать в тот самый момент, когда я входил в подземный переход, ведший к станции “Нивки". Через тридцать минут, я уже звонил в дверь квартиры. Открыла жена, и с порога спросила:
– А где твои ключи? И, что ты делаешь в это время дома, почему не на работе?
– Лиличка, давай по порядку. Во-первых, ключи я забыл, вон они на полке под телефоном. Во-вторых, меня уволили по сокращению штатов. Вот документы забрал сегодня и вот возьми еще расчет, – протянул жене сто рублей, на то время это были хорошие деньги. Увидев деньги, жена несколько смягчилась.
– Проходи, садись, поешь борщ. Вот только что сварила.
Она сунула деньги в карман домашнего махрового халата и принялась наполнять тарелку борщом. Сняв из себя верхнюю одежду, и вымыв руки, сел за кухонный стол, принялся, молча, есть. Аромат свежее сваренного блюда распространялся в кухне, возбуждая аппетит. Я ел борщ с аппетитным выражением лица, что жена, засмотревшись, наполнила борщом еще одну тарелку и присела рядом. Когда мы отобедали, Лиля стала говорить:
– Ты чем теперь будешь заниматься? Я не работаю, ты безработный. На что жить то будем?!
Кисло улыбнувшись, вяло ответил:
– Дай прийти в себя. Слишком много неожиданностей.
– Дура я, не послушалась Светки, которая в Америку укатила. Вот пишет, что работает в семье домработницей и неплохо зарабатывает?
– Лиличка, ну не надо. Не начинай, я придумаю, что ни будь.
– Ладно, уж, горе мое луковое. Иди, думай.
После сытного обеда побрел в комнату, шаркая тапочками. Уселся в кресло и стал размышлять над своим нынешним положением. Уют теплого помещения, и вкусный обед, распыляли мои мысли, навевая сонливость и покой. Веки наливались тяжестью, нервы успокоились, расслабились, и все естество мое окунулось в нирвану некоего пространства, где не было ничего, ни мыслей, ни звуков, ни терзаний, сплошной покой и тишина. Так продолжалось недолго. Вспышка яркого света вернула меня к действительности, я открыл глаза. В комнате надо мною стояла жена в лучах яркого электрического света. За окнами было уже темно.