СЮЖЕТ 31/3

— Он сказал, что поставит ее на ноги, — говорит Сэнсей — невнятно, словно озябшими губами и умоляюще смотрит на Роберта.

— «Встань и иди». И она пойдет. А я не верю.

Роберт молчит. Что тут говорить? И в голову ничего даже не приходит. И тут вдруг подает голос вражеский телохранитель:

— Надо верить! — говорит он истово, — Верить надо! Если Он сказал, значит, надо верить!

Сэнсей поворачивается к нему всем телом и отстраняет Роберта, чтобы не мешал. (Без всякой деликатности. Как предмет обстановки.)

— Вы считаете, что это возможно? — спрашивает он с отчаянием.

— Это не я так считаю. Это Он так считает, («Он» у него явно получается с большой буквы.) — А значит — надо верить!..

Сэнсей что-то блеет в ответ, что-то жалостливое до непристойности, но Роберт их уже не слушает. Новое действующее лицо появляется в коридоре (со стороны лестницы, что слева): фигура, странно и в то же время страшно знакомая, но совершенно здесь неуместная, — невысокий человек с лицом красно-коричневым и поблескивающим, словно головка курительной трубки, маленький, коренастый, уверенный, — останавливается, наблюдая за ними и в то же время неспешно и откровенно застегивая ширинку. Страхагент. Ангел Смерти. Только почему-то в белом докторском халате и даже при хирургической шапочке слегка набекрень.

СЮЖЕТ 31/4

«Что он здесь делает?», — думает Роберт.

А рядом со страхагентом объявляется между тем еще один белый халат, и еще один, и еще целый консилиум вдруг образовывается в коридоре, тихий, почтительно взирающий на краснолицего (все как один с папками подмышкой, с докторскими наушниками на шее, в белых шапочках, и почти все — в очках). Человек пять. Может быть — шесть. Ежедневный обход — с главврачом во главе — медотряда специального назначения. Страхагент (главврач?) завершает деликатную свою процедуру, и на лице его обнаруживается улыбка, показавшаяся Роберту зловещей, хотя на самом деле она, скорее всего, ироническая, а может быть, даже приветливая.

— Двуг мой! — провозглашает главврач (страхагент) голосом скрипучим, но громким и даже, пожалуй, звучным, — Какая вствеча! Вад тебя видеть!

Обнаружив его пред собою, Сэнсей (что-то бормочущий только что про силу веры или веры в силу) замолкает и делает безуспешную попытку выбраться из дивана. Роберт подхватывает его за вытянувшуюся вперед руку и помогает подняться.

СЮЖЕТ 31/5

— Что вы здесь делаете?! — восклицает Сэнсей, глядя на страхагента почти с ужасом. — Как? Вы — здесь?

— Я собиваюсь пвиобвести это богоугодное заведение, — объясняет страхагент, приближаясь с улыбкой, теперь уже явно доброжелательной, и еще сильнее картавя.

— Собственно, я его уже пвиобвел. Можешь меня поздвавить: я — владелец!

— Поздравляю, — говорит Сэнсей с видом полного и безнадежного непонимания.

— Спасибо. Я надеюсь, ты поздвавляешь меня искренне?

Сэнсей издаёт неопредленный звук, а Роберт вдруг видит вражеского телохранителя — тот стоит столбом, руки по швам и ест страхагента (главврача? владельца?) преданными глазами. Наступает что-то вроде классической немой сцены: остолбенелый телохранитель, почтительнейше замершие в позах безусловной готовности врачи, Сэнсей, ничего не понимающий, а посредине — благодушно и жутковато улыбающийся человек с лицом черно-красным и блестящим, словно головка дорогой курительной трубки.

СЮЖЕТ 31/6

И тут вдруг распахивается дверь палаты, и в коридор выезжает в своей коляске пестрый инвалид, на плече он держит рулон прозрачной ткани, а коляску ему катит скрюченная ведьма с землистым лицом, полуоткрытым ввалившимся ртом и красными глазами.

— «Тебе говорю: встань! — провозглашает инвалид пронзительно и ликующе, словно в трубу трубит, — Возьми постель твою и иди в дом твой! Каждому да воздастся по вере его!»

Никто опомниться не успевает, и никто не успевает даже удивиться, как колени женщины подламываются, она закидывает страшное лицо свое с помертвевшими вдруг глазами и валится на ковер — мягко и бесшумно, как умеют падать опытные эпилептики. Или алкоголики, утратившие наконец чувство равновесия.

СЮЖЕТ 31/7

— Может быть, все-таки закуришь? — спрашивает Тенгиз осторожно.

— Нет. Воздержусь. Я думаю, он сейчас придет, — Роберт старается говорить по возможности спокойно.

Перед глазами у него Татьяна Олеговна — как она падает навзничь, закинув к потолку мертвое свое лицо… и бегущие к ней со всех сторон развевающиеся белые халаты… и тревожные какие-то звонки все еще дребезжат в ушах, и нечленораздельный гомон многих голосов, и визгливые невнятные приказы: «тара-ра-зепам, струйно!», и страшный голос страхагента-владельца:

«Идиот косматый! Мозги в голову удавили? Кветин безгвамотный!»

И поверх всего этого — сухой непреклонный голос Сэнсея:

«Идите в машину, Роберт. Я прошу Вас — в машину!» — голос командора, а у самого ноги трясутся, старческие тощие ноги в узких брюках в полоску…

— Совсем плохо? — спрашивает Тенгиз сочувственно.

— Да уж хорошего мало, — бормочет Роберт.

— Если бы точно знать, что с человеком происходит после смерти, — говорит глубокомысленно Тенгиз, — Ни за что жить бы не стал.