На московских изогнутых улицах

Помереть знать судил мне бог

— Колька, брат! — расчувствовался Есенин. — Дай я тебя поцелую!

— Лучше жену поцелуй, вон как смотрит…

— Ася, ты слышала? Это ведь на мои стихи песня!

— Ес, оф косс. Мне очень понравилось, но…

— А может нам пластинку записать? — как бы невзначай предложил я. — Сначала ты читаешь стихи, потом мы с Машей поём. Можно, кстати, целое шоу придумать.

— О! — заинтересовалась танцовщица, услышав знакомое слово. — Это может быть интересно.

— За музыку отвечаю я, за хореографию вы! Идёт?

— Отличная идея, — восторженно выкрикнул Сергей. — За это следует немедленно выпить!

— Серж, — принюхалась Айседора, — ты что, опять пил?

— Нет! — с самым честным видом ответил Сергей.

— Гот демет, скорее бы уехать из этой страны водки и черного хлеба, — печально вздохнула мисс Дункан.

— Вы куда-то собираетесь? — удивилась Маша.

— Да, уже скоро. Сначала в Берлин, потом Париж и обязательно в США. Сержу просто необходимо увидеть Америку.

— Отличный маршрут! — не смог удержаться. — Я бы тоже съездил.

— А давай с нами! — сразу же предложил Есенин. — Тем более, если есть идея этого, как его, шоу…

— Ты же знаешь, что получить разрешение было совсем не просто, — как-то по-особому посмотрела в мою сторону Айседора. — Не думаю, что мы успеем.

— Жаль, — немного подумав, согласился поэт. — Но всё равно было бы здорово.

— Давай начнём с пластинки, а там будет видно, — решил не форсировать события.

— Договорились!

Общаться с представителями культурной элиты молодой Советской республики было интересно и поучительно, но нам уже пора возвращаться. Как говорится, работа сама себя не сделает. А в нашем случае, это монотонный чёс по ресторанам, трактирам и прочим «культурным» заведениям столицы. Почти каждый вечер, мы с Машей выходим на сцену и отрабатываем программу. Публике она нравится, и мы постепенно превращаемся в знаменитостей. И стоит ли удивляться, что у мадемуазель Куницыной появились поклонники?

Цветы сейчас не достать даже в Москве, но вот сладости, уже появились. Так что иногда среди презентов встречаются мосельпромовские шоколадные конфеты или пирожные. Но это редкость. Публика у нас по большей части простая. Шлют водку, закуску, иногда какие-нибудь украшения. Особенно этим грешат блатные. Не принимать подобные знаки внимания опасно, могут смертельно обидеться. Но брать ещё хуже…

Иногда мне кажется, что именно для таких случаев я ей и понадобился. Для всех мы пара и потому любой, у кого есть желание приударить за певицей, натыкается на вашего покорного слугу. Для нэпманов это обычно достаточно. Здесь они так и не смогли превратиться в хозяев жизни, как в «святые девяностые». Деньги, конечно, есть, но всё на них не купишь, даже несмотря на невероятную коррупцию. И дело даже не в идейности, таких, как Фельдман. Просто среди правоохранителей большинство — вчерашние краскомы или революционеры. Для них нэпманы безусловные враги и если есть возможность, их безжалостно давят!

С блатными сложнее. Им как раз на лабуха, будь он трижды красноармейцем, наплевать, но… популярность имеет значение! Песни мои нравятся многим, в том числе и авторитетным ворам, которых всё ещё называют «Иванами». Не бог весть, какая защита, но всё же.

И вот однажды в нашу с ней гримерную принесли конверт.

— Любовное послание? — устало поинтересовался я, повертев послание в руках.

Довольно увесистый, из плотной бумаги. Ни штемпеля, ни сургуча как на пакетах, нет, обратного адреса тоже. Только надпись — «Похитительнице моего сердца — Марии Куницыной»!

— Ревнуешь? — отозвалась из-за ширмы девушка.

— Конечно! Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

— О да, мой сударь! — подыграла Маша. — Ну, что же ты, дальше не помнишь?

— Если честно, нет.

— Всегда подозревала, что образование у тебя весьма посредственное! Ладно, Отелло, читай.

Развернув пакет, я вытащил на свет старинную фотографию на толстом картоне. Изображены на ней оказались молодой офицер и столь же юная барышня, в которой я без труда узнал Машу. Вверху подпись от руки — Жорж и Мари. 1916 год. А на обороте красивая виньетка — «Фотографiя Бычкова и Жданова» въ Москве. Это я и прочитал.

— Что ты сказал? — переменившимся голосом переспросила Куницына.

— Тут так написано, — пожав плечами, передал ей портрет.

— Этого не может быть, — прошептала она.

— Привет из прошлого?

Ответом мне было молчание.

— Это твой муж, или жених? — продолжал гадать. — Любовник?

— Жених. Во всяком случае, мне так казалось.

— И где же он был всё это время?

— Понятия не имею. Это была наша последняя встреча. Он только что вышел из Александровского училища и оправился на фронт. Некоторое время писал, потом сообщили, что он погиб…