Барби и сама в состоянии нести вещи.

Как только мы приближаемся к воротам дворца, стражницы по бокам от них синхронно прикладывают раскрытые ладони левой руки торцевой частью к правому плечу. Калипсо отзеркаливает жест.

У чистокровных фэйри принято здороваться первыми, если твой статус ниже. Поскольку я полукровка, мне следует дождаться приветствия и только после этого поприветствовать в ответ. Когда стражницы склоняют головы, я делаю тоже в ответ, после чего перед нами с усилием открывают тяжёлые двери.

Войдя внутрь помещения, я охаю от увиденного. Мы проходим по длинному и просторному залу из светло-серого мрамора со множеством выступов, резких изгибов и вырезанных в стенах ликов усопших правителей. Свет проникает через огромные окна у дальней стены и угасает там, откуда мы держим путь.

Больше всего солнечных лучей достаётся чёрному трону на возвышении. Несколько широких ступеней отделяют его от пола. Он выглядит величественно в своей простоте и не кажется чем-то вычурным. Нет ни мягкой обивки, ни изящных линий. Лишь холодный угловатый камень, обвитый засохшими ветвями со множеством шипов. Ходят слухи, что если не держать спину прямо, сидя на нём, то рискуешь порвать одежду и кожу острыми иглами.

Однажды один из древних королей был вынужден сдать дворец неприятелю. Их лидер победоносно вошёл в зал, сел на трон — и в нём и умер. Все фэйри объединились перед лицом неприятеля и за несколько недель до прорыва осады ночами собирали ядовитые травы. Они обмазали соком каждый шип, который позднее впился в спину врага. Так народ сохранил независимость. Красивая легенда, которая могла быть настолько же правдой, насколько и вымыслом.

Будь такой стул у меня в детстве, я бы сейчас не горбилась, как мечта ортопеда.

Серебристо-серые волосы Калипсо, собранные в высокий хвост, покачаются в такт шагам, когда она обгоняет меня. Тонкие косички разряжают густые пряди, а клипсы придают ей вид валькирии. Мы оставляем тронный зал позади и углубляемся в коридоры, в которых, уверена, притаилась не одна стражница. Но я настолько измотана попытками высмотреть их, что вскоре становится безразлично. Некоторых из них я отчего-то вижу. Видимо, они себя не скрывают. Они кланяются снова и снова. Если вначале мне это льстило, то на десятый раз обесценилось окончательно.

— Ваша спальня будет на третьем этаже с видом на противоположенную сторону. Ровно напротив Ничей земли, откуда вы прошли через Тропу. За ней находится Двор Света. Саму гору видно, конечно, не будет. Между нами огромное расстояние.

— Благодарю, — вяло киваю я, нагнав её.

Мы поднимаемся по голой кручёной лестнице. Её перила уходят вверх острыми пиками и служит опорой следующему витку ступеней.

Как же много вокруг серых и холодных поверхностей!

Вся зелень осталась снаружи. Внутри лишь пустота, что отражается эхом от стен. Не угнетает ли обитателей дворца здешний антураж или они устали от аляповатых штор и мягких ковров за долгие годы? Было ли здесь когда-то уютнее, чем сейчас? Нескончаемые повороты, пролёты и подъёмы превращаются в каторгу.

Кажется, я навсегда возненавижу игры-бродилки и выкину свой плейстейшен по приезде домой. Долгожданный третий этаж кажется чем-то недостижимым за счёт высоты потолков. Икры ноют, да и сумка не облегчает путь.

Ну же, Барби! Ещё немного.

Когда треклятые ступеньки заканчиваются, я без стеснения выдыхаю.

Спорт и я можем стоять рядом только в предложении.

Я знаю, чего они хотят, поселив тут. Моей смерти.

Так и представляю заголовок «Магических вестей»: «Фэй Мэтьюс не смогла раскрыть громкое убийство принца-фэйри, умерев где-то между первым и вторым этажом дворца».

Слышится топот ног и шорох одежды. Детский смех разливается по полупустому замку, отражаясь от стен сильным эхом. Верчусь в поиске источника и не нахожу. Удар. Я хватаюсь за стену и еле удерживаю равновесие. Калипсо тут же оказывается рядом, держа руку на рукоятке меча. На полу сидит ребёнок лет семи, потирающий поясницу. Фэйри. Он обиженно глядит на меня из-под белых, как снег, ресниц и раздувает щёки. С его хрупких плеч свисает не по размеру чёрная накидка с геометрическими фигурами, вышитыми золотом. Мальчик окутан ею, словно прекрасная бабочка в кокон.

Что-то в ткани смущает: то ли концентрация магии, то ли ощущение, что она постоянно движется, как живая.

Я присаживаюсь на корточки и со всем дружелюбием, на которое способна, интересуюсь:

— Сильно ушиблись?

Мальчик отворачивается и выпячивает нижнюю губу. Он приглаживает растрёпанные серебристые волосы. Без толку.

— Служанкам в это время суток вход сюда запрещён, — бубнит он и пытается встать, путаясь в накидке. Руку мою тут же отталкивает с нескрываемым презрением. — Да ещё и замарашкам.