Осторожность не помешала, и я не имел ни гангрены, ни рожи, ни флегмозного воспаления. Большая часть ран протекала без лихорадки. Зловоние в глубоких сильно загрязненных ранах прекратилось после того, как удалось, наконец, отыскать и удалить последние клочья одежды. Все время я употреблял только стерилизованный материал, сохранявшийся в специальных металлических, герметически закрывающихся цилиндрах. Перевязки, затягивавшиеся до позднего вечера, нередко до 11 часов, сильно утомили медицинский персонал, и старший фельдшер, всегда энергичный и расторопный, под конец стал с повязкой в руке заглядываться в одну точку. А между тем нам прибавилась еще новая работа рентгеноскопирование.

Сегодня состоялись похороны двоих, умерших этой ночью от ран, Морозова и Ляшенко.

В шесть часов вечера втянулись в прекрасно защищенную высокими горами бухту - Суал. [90] Спустили на воду наскоро починенный паровой катер, на котором должен был съехать на берег мичман М. Л. Бертенсон для отправки телеграмм и переговоров с местными властями; издырявленный осколками катер чуть не затонул, и Бертенсон отправился на вельботе, тоже достаточно дырявом. С "Олега" и "Жемчуга" прибыли к адмиралу командиры Л. Ф. Добротворский и П. П. Левицкий; у обоих измученные, осунувшиеся лица. Наступила ночь. Надвинулись грозовые тучи, со всех сторон засверкали молнии, раскаты грома отдавались громким эхом в горах.

Наконец Бертенсон вернулся: ничего здесь нет, ни угля, ни телеграфа; местечко совсем заброшено американцами. Потеряв понапрасну столько драгоценного угля, стоя на одном месте под парами, мы, скрепя сердце, должны были покинуть уютную бухту и снова вытянулись в море, которое уже глухо шумело и волновалось от налетавших бурных порывов ветра. Внезапно налетевший ночью шквал скрыл "Олега" из наших глаз. Прояснило, а "Олега" нет как нет. Мы встревожились. После оказалось, что у него потекли холодильники, и вместо 11 узлов он мог дать только семь.

21 мая. Идея применить аппарат Рентгена оказалась весьма удачной и своевременной. Судовой беспроволочный телеграф помещался на крейсере "Аврора" под защитой брони в машинном отделении (перенесенный туда заблаговременно). Конечно, было немыслимо спускать туда на носилках раненых для исследования, поэтому все необходимые принадлежности пришлось поднять в центральный перевязочный пункт и установить неподалеку от операционного стола. Установка была делом нелегким и потребовала перенесения всей передающей станции системы Слаби-Арко. Зато успех превзошел ожидания и вполне вознаградил труды старшего минного офицера лейтенанта Старка.

Перед уходом из Николаевского морского госпиталя в Кронштадте были взяты две круксовые трубки, экран, штатив. Эти немногие принадлежности рентгеновского аппарата оказали нам услугу, поистине неоценимую. Я улыбался, вспоминая голоса скептиков, уверявших, что применение рентгена на военном судне невозможно. Хрупкие трубки, дескать, разобьются при первом же сотрясении от выстрелов, и что вообще для лазарета это излишняя "роскошь". Раненые исследовались в различных позициях, стоя, сидя или лежа на операционном столе, без снимания повязок и одежды. Большую услугу оказали мне йодоформенные тампоны, заведенные в раны: они не просвечивали, были видны темным пятном и давали возможность превосходно ориентироваться по поводу соотношения раны, осколков, направления канала. Результаты были блестящи. Открыто было масса осколков, переломы - там, где их вовсе не ожидали. Мне это страшно облегчило работу, а раненых избавило от лишних страданий - мучительного отыскивания осколков зондом.

Не имея ни фотографических пластинок, ни досуга, чтобы заниматься фотографированием и проявлением снимков, я, отыскав металлический или костный осколок, перелом, наскоро набрасывал схему от руки, прекращая на это время действие аппарата, потом снова пускал его в ход и проверял верность рисунка. Между прочим, этот опыт широкого применения аппарата Рентгена на военном корабле после боя явился первым. Исследовано было более 40 раненых. За все время я наблюдал только один случай обморока, и это было во время исследования Рентгеном. Дальномерщик Михайлов, самый веселый больной, тяжело раненный, имевший десять ран, открытый оскольчатый перелом костей левого предплечья, во время самых мучительных перевязок вечно шутивший над собой и смешивший до упаду других, вдруг не выдержал. Стальные нервы его, наконец, дрогнули под влиянием этой темноты, таинственности, странного мерцающего зеленого света и вида костей собственного скелета на экране. Вот уж никак не ожидал я этого от Михайлова. Где-то он теперь? Так ли шутит и балагурит по-прежнему, или бедному калеке теперь уже не до шуток?

* * *

Сегодня "Аврора" готовится хоронить своего командира, тело которого, вследствие наступления тропической жары, сохранить не удалось. В 11 часов высвистали всех наверх. Крейсер замедлил ход. После краткой литии тяжелый деревянный ящик-гроб был поднят на лебедке и с правой стороны шканцев опущен в воды Южно-Китайского моря в 15° северной широты и 119° 15' восточной долготы. Были отданы последние воинские почести - семь выстрелов. Покойный командир отдал морю 40 лет своей жизни, но это не превратило его в грубого морского волка, а оставило тем же корректным, изящным джентльменом в полном смысле этого слова, под наружным вежливым мягким обхождением которого скрывалась железная сила воли. Он всегда считался лихим командиром, и я его помню еще на парусном крейсере "Воин" {На самом деле учебный парусный корабль (Ред.).} в кадетском отряде, когда он всегда так лихо полным ходом вплотную резал корму адмиралу. Он очень любил природу, прекрасно знал естественные науки, море любил, как немногие, учил молодежь понимать его красоту и любовался закатом, как истый художник.

Командир вел подробный дневник, многие страницы которого мне были известны. С обычным юмором, насмешливо, но безобидно он талантливым пером описывал разные стороны нашего необычайного путешествия. Евгений Романович относился к числу тех лиц, которые совершенно не обольщались никакими иллюзиями насчет исхода нашего предприятия, и на войну шел лишь для того, чтобы исполнить свой долг. В Корейском проливе после длинного пройденного пути всего каких-нибудь 600 миль отделяли его от Владивостока, где на одном из боевых крейсеров находился бравый молодой лейтенант, его сын, которого он так жаждал увидеть. [91] Но не суждено им было свидеться. Он умер славной, завидной для каждого моряка смертью и погребен в море, которое так любил. Аврорцы не забудут своего командира.