Шрифт:
Стало быть, с завода и надо начинать.
2.
Решение поехать на завод в долгий ящик Валера откладывать не стал. Быстро собрался и на остановку. Они там до шести – он вполне успеет.
Добротное пятиэтажное здание заводоуправления в наступавших сумерках выглядело угрюмо. Облицованное мрамором крыльцо, обычно залитое светом, на сей раз сиротливо освещала одна единственная лампочка. Отчего вымахавшие под четыре метра голубые ели по бокам входа смотрелись мрачными разлапистыми монстрами. Темные окна этажей тоже оптимизма не прибавляли.
Экономят, что ли? – пожал плечами Валера. – А может, нет никого.
От такой мысли по спине пробежал холодок. Троллейбус затормозил, высадил его на пустой остановке и умчался. Стараясь избавиться от неприятных ощущений, Валера быстро зашагал к крыльцу.
Вахтера на привычном месте не оказалось. Валера беспрепятственно прошел вертушку, убрал не понадобившийся пропуск в карман и огляделся.
– Никак вымерли все?
Мраморный вестибюль был пуст. Зеркальные колонны отражали свободное пространство. Настенное панно «Даешь Родине сталь» с мощными фигурами сталеваров у раскаленного жерла мартеновской печи смотрелось единственной одушевленной группой.
Некстати в памяти всплыло -
«И вот он прямо с корабля
пришел давать стране угля,
А вот сегодня наломал как видно дров»
Придет же в голову такое – усмехнулся Валера. – как бы самому по горячке чего не наломать. Но куда все подевались?
Здание выглядело внезапно покинутым по воздушной тревоге.
Впрочем, нет. Где-то сбоку хлопнула дверь, зацокали, удаляясь, каблучки, снова хлопок дверью – и опять тишина. На столе дежурного сердито зашипел электрический чайник. Значит, кто-то его поставил. Похоже, все не так плохо. Ладно, разберемся по ходу. Валера миновал вестибюль, и направился к лестнице.
– … она соперниц не имела-а… – эхом донеслось до него.
Где-то в глубине полутемного коридора маячила фигурка в черном халатике. Фигурка двигалась, громыхала ведром, напевала – то есть подавала почти все признаки жизни.
– …так дайте ж ми-ило-остыню ей-й… – самозабвенно фальшивила тетя Даша, намывая полы.
Валера едва не бросился к ней -
– Тетя Даша, из начальства кто есть?
– Да може и есть. А тебе кого надо?
По ней сразу было видно – чем меньше народу, тем ей лучше. Не топчется никто, под швабру не лезет. Чистота, порядок.
– Анатолий Васильевич у себя?
– Здесь ищо. Оне теперь ключ мне оставляют. Вон на столике. Сий-час.
Она любовно прислонила орудие труда к стенке, стянула перчатку, шмыгнула носом, не спеша прошаркала к столу дежурного.
– Чайничек вскипел. Вот и славно.
Валера молча наблюдал, как тетя Даша заваривает в кружку чай. Как перебирает бирочки на связках. Те позвякивали в ее руках -
– От пятнадцатого… нету. Поднимись туда.
Уже вдогонку донеслось -
– она ж у ва-ас просить стыди-ится…
Акустика пустого коридора сгущала звуки. Живо рисуя вместо старушки со шваброй босую нищенку возле церкви. Та куталась в дырявый шерстяной платок поверх лохмотьев черного рабочего халата, робко протягивала иссохшую руку и умоляюще слезилась тети Дашиными глазами –
– подайте ж милостыню ей…
Что за черт. – усмехнулся Валера. – Еще приведений только не хватало.
О том, что в полутемном пустом здании еще и не такое случается, он как-то прежде не задумывался. Да и некогда было – пока доберешься до нужного кабинета – сто раз со всеми встречными-поперечными поздороваешься, сто раз окликнут – как дела? и сам заодно поинтересуешься – как жизнь? А теперь пусто. Нет никого. Уборщице на радость. Она теперь тут главная. По крайней мере, пока.
3.
На столе председателя профкома стояла рюмка коньяку. Сам Анатолий Васильевич сидел напротив, гипнотизируя неподвижным взглядом пузатое стекло с золотой каемочкой по краю. Аккурат по этой каемочке играл тяжелым янтарем напиток из представительских профсоюзных запасов. Арарат – хороший коньяк, выдержанный. Под такой коньяк не стыдно разные делегации встретить, а затем их же и проводить. То есть было не стыдно. Потому как уже с полгода никто с визитами на завод не наведывался. Разбежались, разлетелись в перестроечной круговерти заинтересованные организации. Как будто разом вымерли все. И огромный завод потянули за собою в пропасть. Завод, конечно, не нищий, он продержится какое-то время. Но вот вопрос – сколько? И как так получилось, что огромный, государственной значимости завод оказался вдруг никому не нужен? И что отвечать людям, оставшимся не у дел? И куда им прикажете деваться, если градообразующее предприятие загибается на глазах? Что им делать? На подножный корм перейти?
Анатолий Васильевич ополовинил рюмку, закурил.
Нет, он-то как раз работу себе найдет. С его-то связями – куда хочешь, пожалуйста. И в управу городскую, и на кафедру в институт его приглашают. Только Верещагинское «за державу обидно» засело, и колет как иглой. И ничего с этим поделать нельзя. Так и будет щемить сердце – почитай, вся жизнь на родном заводе прошла.
Потому, наверное, расслабиться у Анатолия Васильевича никак не получалось, и коньяк, как назло, не спешил оказывать свое благодатное действие. Да что такое полрюмки коньяку для солидного мужчины? Пусть облысевшего, пусть с небольшим брюшком, пусть разменявшего пятый десяток. Да ничего. Совсем ничего. А значит, следуя логике, добавить не мешало бы. Анатолий Васильевич покрутил рюмку в руках, прищурился сквозь нее на свет настольной лампы – подумал, налил еще, опять до самого края – пусть в одиночку, но он напьется до состояния, когда мир вокруг не кажется таким уж беспросветным.