– Ты полагаешь, что за четыре года мои вкусы настолько изменились, что мне внезапно стали нравиться мужчины с сомнительной репутацией?

– Нет, я полагал, что за четыре года ты поумнела и поняла, что я лучше знаю, что для тебя правильно и хорошо! – лицо отца окончательно превратилось в маску, лишь презрительно кривящиеся губы показывали, что он вне себя.

– Когда мы виделись в последний раз, – тоже сдерживаясь из последних сил, процедила я, – ты сказал, что я позорю семью и что никогда ничего не добьюсь.

– Полагаю, всё так и есть, – ответил отец, не глядя на меня, – иначе ты не ютилась бы в каморке на каком-то богами забытом постоялом дворе!

– Просто мой кабинет во дворце ещё не обставлен, – я таки сбилась на оправдания и тут же жутко на себя за это рассердилась.

– Раньше ты хотя бы не опускалась до откровенной лжи, – отец с отвращением посмотрел на меня и, коротко поклонившись бабушке, вышел из гостиной.

Я стояла и смотрела в пол, стараясь удержать слёзы обиды, и не показать, что отцовское презрение и нелюбовь ранят меня гораздо сильнее, чем мне хотелось бы.

Внезапно на моё плечо легла тонкая рука, унизанная кольцами, и негромкий голос окутал мягкостью и теплом:

– Ничего, Моника, он всё равно любит тебя, хотя и очень… по-своему, и, поверь, Фредерик действительно уверен, что лучше всех знает, что нужно тебе для благополучной жизни.

– Любит? – я фыркнула и тыльной стороной ладони вытерла всё-таки выступившие слёзы. – Наверное, это самая своеобразная любовь в мире. Мне всегда казалось, что любимого человека надо поддерживать, а не втаптывать в грязь при малейшей возможности.

– Не преувеличивай, – бабушка ласково погладила меня по плечу, – лучше присядь и расскажи мне о своей встрече с Алексом. Я не сомневаюсь, что вы договорились, раз тебе предоставили кабинет, но мне ужасно интересно узнать подробности. Где будет твоё рабочее место?

– В «ведьминой башне», – не подумав о том, какое это произведёт впечатление на неподготовленного слушателя, сказала я и увидела, как изумлённо приподнялись брови леди Синтии, а сама она заметно напряглась. – Ну а что? Зато могу не переживать по поводу того, что все, кому не лень, будут лезть с разговорами и вопросами.

– И тебя не смущает дурная слава этого места? – леди Синтия с искренним интересом взглянула на меня, словно я сделала что-то чрезвычайно занятное.

– Нет, а должна? Бабушка, это место ничуть не хуже других, – стала объяснять я, – зато там несколько помещений, комната, в которой в случае крайней необходимости можно переночевать, и даже ванная!

– Ну да, ванная – это, разумеется, серьёзный аргумент, – улыбнувшись, согласилась леди Синтия.

– Ещё какой, – я улыбнулась сквозь слёзы, – потому как в трактире, где я живу, у нас одна умывальня на четыре номера.

Бабушка взглянула на меня с искренним недоумением, так как явно плохо представляла себе, как это – не иметь собственной ванной комнаты. Так что, бывает?!

– Моника, у тебя совсем нет денег? Я понимаю твоё стремление к независимости и даже в чём-то поддерживаю его, но жить в таких условиях…

– Всё в порядке, – поспешила я успокоить взволнованную леди Синтию, – мне всё нравится, и деньги у меня пока есть. Тем более что его величество наверняка не обидит меня в отношении жалования. Во всяком случае он пообещал, что сумма меня не разочарует. Кстати, я принесла тебе пирожков.

– Мне?! – леди Синтия взглянула на меня с лёгкой опаской. – Откуда?

Я, не ответив, выскочила в коридор и через минуту вернулась, держа в руках пакет с пирожками дядюшки Томаса. Хиллард, с трудом поспевающий за мной, подозрительно принюхался и удивлённо покачал головой.

– Хиллард, – обратилась я к нему, – распорядитесь, пожалуйста, накрыть к чаю, пока пирожки не остыли. Бабушка, ничего, что я распоряжаюсь?

Конец ознакомительного фрагмента.