– Слушай, сюда, Храпок, нотариус подставил с этим делом. И тебя, и друганов твоих.

– Уловил! «Альфонс», сучара пархатая... Знал бы, по дороге втихаря пришил.

– Могу удружить, вот сюда скажи все, что мне поведал, про «супер-дурь» и остальное.

Бандюган ухмыльнулся, понимая, что конец приходит, подгадить другому он не против.

– Включай свою «жужу», про все пройду, пусть знает, кто его к чертям отправить поможет. Так вот, это Храпок, слушай, Толян...

Минут пять, часто повторяюсь, уже с трудом, но проговорил все, что уже слышал и кое-что новое. Потом, начиная тяжело дышать, сказал, облизнув пересохшие губы:

– Точно этого коня бздиловатого достанешь?

– Не думал никогда, что стану что-то обещать бандиту. Но это тебе обещаю.

– Ну, все... Кончай меня, только просьба такая напоследок. Твоего пацана не я... стрелял, не успел просто... корешок друга твоего повалил...

– Что еще попросишь?

– Там... в кармане, в куртке... фляжка маленькая.... не в кипишь дело, дозволь глотнуть...

– Что, похмелье замучило напоследок?

– Это та самая... «супер-дурь», райская штука, даже «грязная»! Хоть в кайфе уйду... Только ты это... сам не пробуй... не-не-не... если не сидишь, обратной дороги не будет...

С трудом нахожу фляжку, бандиту сил не хватает даже, чтобы показать, где она, все на разговор ушло. Отвинчиваю крышечку, даю ему руку.

– Только глоток сделаю...
– пробует сам закрыть фляжку, смог на пару витков, без сил выпускает, она со звоном застучала по ступенькам.

Бандит затих, видимо, наркотик пошел по телу. Ждать мне, похоже, недолго, от запаха свежей крови уже не мутит, все равно, неприятно, даже через бандану. Больше не хотел стрелять в подъезде, и так крови столько… наушников. Отыскал обрез, сунул его в створ внутренней двери, чтобы не закрывалась. Потом открыл наружную, пропищав домофоном, доводчик уже жалобно скрипел. Так, все же, потише получится.

Посветил фонариком, ноги у Джаги не в крови, вытянул потянул через порог во двор, пока совсем не залил пол кровью и дерьмом. Подъезд закрывать теперь смысла нет, вряд ли кто здесь чужой остался, а запах немного выветрится. Внезапно пришло - почему не послушал новых знакомых, не взял с собой, хотя бы кого-то одного? Сам ведь раньше говорил: «Пашка, не ходи один»... Вдвоем они бы точно засаду обнаружили. А может, оба полегли...

Понял, что надо Павла хоронить прямо сейчас, тянуть некуда, ничего уже не вернуть. Когда еще товарищи объявятся, и еще помню, как спускали застывшее тело отца Павла. Лопата все там же, в гараже, где и пленка. Уже знаю, как это делается. Думаю только о том, что предстоит сделать в ближайшее время, чтобы не охватило отчаяние.

Поднялся после гаража наверх, Павел лежал, вытянувшись во весь рост, снизу натекла лужица крови. Отстегнул на парне пряжку пояса с подсумком, снял автомат. Ремешок весь в крови, оружие тоже. Клапаны на липучке затрещали громко, казалось, на весь подъезд. Снял с парня оказавшийся бесполезным бронежилет, оставил на кафельной плитке, забрав пистолет из кобуры. Вид крови, кроме прочих мыслей, подсказал, что еще требуется сделать. Спустился к себе, потом не забыть забрать трофейный АКМ.

Где же ключи, на Павле не оказалось, а, вот они, брошены рядом с сумкой. Через силу зашел в свою квартиру, там все, словно ничего не изменилось. В одной руке жилет, в другой Пашкина «ксюха», вторая на ремне... Первым делом, в свою душевую, проверил, идет ли вода. Вода текла, но напор уже чисто символический. Не знаю, как скоро пригодится это оружие, но, на всякий случай, надо сразу смыть кровь и остальную грязь. Пашкин автомат, отомкнув магазин, так и положил на дно кабинки, включив нагреватель. Туда же окровавленный бронежилет, а «Макаров» просто протер тряпочкой, там кровью только набрызгало.

Посмотрел трофейный ТТ, выщелкнул магазин из пистолета, потянул затвор, выбросив патрон. Окошко затвора и трубка глушителя пахнут сгоревшим порохом. Но магазин полон и в стволе патрон, Павел точно бригадира уложил первым. Промываю автомат под проточной водой, разбираю, теперь еще раз под теплую воду. Выкладываю на полотенце, пусть вода стечет и обсохнет. Занимаю руки работой, словно оттягиваю неизбежное прощание с товарищем.

Но возвращаться все равно придется. Словно отключив сердце, заставил себя сделать то, что положено. Может, следовало подождать, пока кто-то вернется, но боялся, что при посторонних не выдержу. А мне нельзя впадать в истерику, нельзя, у меня еще столько долгов, перед другими дорогими мне людьми. Но так хотелось упасть на колени перед мертвым другом, и завыть, в бессильной тоске и обиде на весь мир... Павел лежал передо мной, спокойный, безмолвный. Губы уже посинели, струйка крови стекала с виска. Только сейчас разглядел несколько кровавых отверстий у него на шее и пятна на рваных пробоинах куртки на левом плече. Картечь пришлась в броню, но несколько пулек ударило в вырез жилета и руку... Еще раз посмотрел на лицо мертвого друга, проглотил комок в горле, утерся рукавом, и принялся за скорбное дело.

Закрыл лицо косынкой, обернул тело паренька пленкой, с таким весом не так сложно, как кажется, хотя, все равно не сразу управился... Завершив работу, встал, помолчал, вздохнул, едва поднял тело, взвалил на плечо. Тяжело шагая, опираясь на перила одной рукой, спустился вниз. На ступеньках крыльца опустил скорбный груз. Передохнул, сошел со ступенек, там легче. Почти не оглядываясь, донес его на место упокоения отца и соседа. Свой автомат и «Марголин» оставил в квартире, иначе не унести тело друга, мешал бы. Куртку и бронежилет тоже оставил, если что, пистолет в кармане, но мне казалось, что появись сейчас кто на моем пути, руками разорву...