— Почему палатин не был допущен ко мне? — спросил его король.

— Потому, что я хотел открыть тебе глаза на них, — Баторий указал на архиепископа и наложницу короля, — и сказать то, о чём они молчат.

— Почему он не был допущен? — нетерпеливо повторил Людовик.

Архиепископ молчал.

— Почему? — крикнул король. — Оправдывайся!

— Спроси их, — с жаром воскликнул палатин, — почему они гонят меня, палатина твоей страны, как чужую собаку?

Лицо Людовика покрылось яркой краской, жилы на висках вздулись.

— Кто это сделал? Кто? — гневно крикнул он.

Все молчали, архиепископ скромно потупил взор.

— Кто? — ещё раз крикнул король.

Тогда возлюбленная короля выступила вперёд и сказала:

— Я!

— Вы? Почему же?

— Потому, что он ненавидит меня.

— Да, я ненавижу вас, потому что вы ведёте Венгрию к погибели, — смело сказал Баторий.

— Это обвинение ужасно... Подумай о том, что ты говоришь, палатин, — с жаром воскликнул Людовик.

— Докажи! — проговорила наложница.

— Я готов, — ответил Баторий, — отечество в опасности.

— В опасности? — повторил король.

— Не слушай его! — умоляла его возлюбленная.

— Теперь более, чем когда-либо, — ответил король, освобождаясь от её объятий.

— Страна находится в опасности! — взволнованно проговорил наместник.

— Потому что ты плохо управляешь ею! — бросила ему наложница.

— Нет, — со смехом возразил Баторий, — потому, что ты управляешь ею. Слушай, король, в то время как эта женщина держит тебя здесь в своих сетях, Сулейман берёт в плен твоих подданных, а пока она выигрывает у тебя шахматные фигуры, полководцы султана разоряют твои крепости.

— Не может быть! — воскликнул король. Он окинул взором всех присутствующих и, выронив из рук саблю, простёр их к архиепископу. — Этого не может быть! Архиепископ, докажи, что он лжёт...

Чалкан молчал.

— Чокол, Чреберник, Тесна уже взяты султаном, — продолжал Баторий, — он подошёл к Белграду.

— Откуда ты знаешь это, палатин? — воскликнул король. — Кто принёс тебе эти удивительные известия? Где этот вестник?

— Здесь, — с достоинством ответил Баторий.

По его знаку из группы придворных отделился монах в тёмной рясе, опоясанной верёвкой. Из-под капюшона виднелось загорелое лицо, покрытое рубцами.

— Кто ты? — спросил Людовик.

— Я — Томарри, — ответил монах, после чего окинул взором всё собрание и, заметив движение, поднял руку, как бы для того, чтобы успокоить его.

— Ты — Томарри? — с удивлением воскликнул король. — Павел Томарри? Что привело тебя сюда?

— Мой обет, — ответил Томарри. — Я был солдатом, ты это знаешь, король, и участвовал во многих сражениях. Твой отец сделал меня своим телохранителем и управляющим замка Офен. Я любил горячо и искренне, как любят венгерцы; моя возлюбленная была цветком моей жизни и увяла, как цветок. Тогда я решил посвятить свою жизнь Богу, королю и отечеству и поступил в орден Святого Франциска. Молитва стала моим оружием, Евангелие — моим щитом, пока турки не объявили нам войну.

— Султан? Мне? — воскликнул Людовик.

Наместник рассмеялся. Его насмешка задела архиепископа; он поправил крест на своей груди и безучастным тоном проговорил:

— Да, это так; твоё величество, вероятно, ещё помнит, что наши посланники просили помощи против султана у святого отца в Риме. Они получили удовлетворительный ответ, но султан прислал своего агу, чтобы требовать от нас дань.

— Дань? — перебил его Людовик. — Томарри говорил об объявлении войны?

— Почему тебя так поражает это слово? — сказала наложница.

Людовик смотрел в землю, и на его бледных щеках выступил лихорадочный румянец.

— Дань, — глухо повторил он, — вот до чего дошло!.. — Затем он бросил взгляд на свою возлюбленную и продолжал: — Ты спрашиваешь, почему меня поражает это слово? Потому, что в этом одном слове заключается вся история моего правления. Дань! Что же дальше?

— Мы заключили посланных Сулеймана в темницу, — ответил архиепископ.

— Неуместное сопротивление и глупость, — пробормотал Баторий.

— А каким образом мои крепости попали в руки турок? — спросил Людовик. — Говори ты, Томарри!

— Подобное обращение с посланными, — начал монах, — возмутило падишаха; его полководцы тотчас же начали войну. Крепости Чреберник, Тесна и Чокол находились под начальством Фомы Матушная, любимца архиепископа, пьяницы и волокиты. Гарнизон был слаб, не имел провианта и сдался при первом штурме. Турки всех их перебили. Крепость Яица оказала, напротив, долгое и упорное сопротивление, находясь под начальством умного и храброго Петра Кеглевича. Он при помощи разведчиков узнал, что турки готовятся к нападению и находятся недалеко от крепости. Тогда Кеглевич послал на луг, находящийся недалеко от крепости, женщин и девушек в роскошных нарядах, чтобы они своими плясками и пением привлекли турок. Но, как только последние вышли из засады, Кеглевич бросился на них из ворот крепости, а его помощник напал на них с тыла. Турки потерпели полное поражение.