— Иола, — с восторгом проговорил Перен, опускаясь перед ней на колени, в то время как она спрятала своё личико на его груди, — Иола, моя драгоценная Иола. Я останусь с тобой и буду для тебя всем, чем ты хочешь!

Она обвила его шею руками и воскликнула:

— Ты будешь моим мужем, мой дорогой, мой горячо любимый герой!..

Перен остался ещё на несколько дней в доме министра финансов, но наконец должен был покинуть его. Он горячо просил Иолу пойти с ним к отцу и сказать ему всё; он хотел просить её руки, но молодая девушка уговаривала подождать, так как знала, что её отец мечтал видеть её замужем за палатином или губернатором. Она клялась Гавриилу быть верной и не сомневалась, что ей мало-помалу удастся убедить отца. При этом они условились, что будут ежедневно встречаться в церкви, куда она постоянно ходила.

Перен сердечно поблагодарил Черенцеса и его дочь за заботу и распрощался с ними. Министр просил молодого человека навещать его; конечно, Гавриил с радостью обещал.

Когда Перен уехал, Черенцес обратился к дочери:

— Зачем ты, собственно, оставила Гавриила в нашем доме?

— Из человеколюбия, — ответила Иола, со слезами на глазах стоявшая у окна.

— Ну, а как тебе нравится этот молодой человек? — с улыбкой продолжал старик, дотрагиваясь до её плеча. — Мне так он очень симпатичен.

— Мне он нравится больше всех мужчин, которых я когда-либо видела, — радостно ответила Иола.

— Видишь ли, дитя моё, — уже холоднее продолжал Черенцес, — ты не должна забывать, что ты — самая богатая девушка во всей Венгрии, а он — только капитан. Но всё же ты поступила умно, взяв его к нам в дом; королева очень расположена к нему. Только будь осторожна, дитя моё! С сегодняшнего дня ты опять начнёшь усердно ходить утром и вечером в церковь. Мы все — великие грешники!

Иола не заставила своего отца повторять дважды и с наступлением сумерек отправилась в церковь.

Служба ещё не начиналась, когда Иола вошла в ризницу и, показывая старому служителю блестящую золотую монету, проговорила:

— Хочешь каждую неделю получать такую монету?

Служитель с изумлением взглянул на неё.

— Отчего же нет? Но что я должен делать для этого?

— Ты должен во время вечерней службы отпирать мне королевские хоры, больше ничего.

— Я дам вам ключ, — ответил слуга, подавая молодой девушке ключ и принимая золотой.

Иола вошла в церковь и, заметив Перена, приблизилась к нему и шепнула, чтобы он шёл на хоры.

Когда молодые люди очутились там, Иола с радостью пересказала ему разговор с отцом. Они решили встречаться здесь каждый день.

Однажды Иола пришла первой и с нетерпением ожидала Гавриила, но вместо него вдруг появилась королева.

— Кто вы? Что вам здесь нужно? — властно спросила она.

Иола упала к её ногам и всё рассказала; в тот же момент на лестнице раздались шаги Перена.

— Тише, — прошептала королева, пряча молодую девушку за дверь.

Перен вошёл, приблизился на цыпочках к королеве и обнял её. Та обернулась, Гавриил испуганно упал на колени. Тогда Мария весело рассмеялась, вывела Иолу из-за двери и сказала:

— Вы выкупили свою голову, Перен, и я с удовольствием отдала бы её вам, но эта волшебница украла её у меня и, вероятно, уже не вернёт обратно.

Ревность к Перену вернула Людовика к ногам его супруги. Несмотря на свою гордость и самолюбие, Мария выказывала непонятную слабость по отношению к своему супругу, и, чем больше он изменял ей, тем сильнее она любила его.

Она платила ему за его неверность насмешкой и холодностью, мучила его ревностью, но в конце концов страсть влекла её к нему.

Мария всё больше и больше уходила в заботы об управлении государством и целыми днями работала в своём кабинете, совещаясь с министром финансов и другими советниками.

Восстание в Египте отвлекло султана Сулеймана от Венгрии, но его паши продолжали опустошать её границы. Томарри прислал известие, что турки угрожают Севрину.

Королева настояла, чтобы Людовик немедленно созвал государственный совет; это было в марте 1524 года. Король потребовал, чтобы магнаты выступили на защиту страны и предоставили солдат и деньги.

Однако никто не хотел ничем жертвовать, и в то время как Томарри успешно боролся с турками на юге, дворяне на севере веселились, охотились и тратили деньги на кутежи, карты и женщин. Казалось, что страна неспособна больше к воодушевлению и подъёму духа.

В один пасмурный апрельский вечер Эрзабет сидела у окна и смотрела на Дунай, над которым клубился туман, на город, тонувший в сумраке, и на небо, покрытое тёмными тучами.

Вдруг вошёл Цетрик.

Они в первый раз со дня встречи виделись с глазу на глаз. До этого Цетрик довольствовался тем, что не упускал случая услужить молодой девушке; когда же она хотела поблагодарить его хотя бы ласковым взглядом, он отворачивался или потуплял свой взор. В этот день он, как обычно, отвесил глубокий поклон, спросил о королеве и, узнав, что она занята, хотел удалиться. Но Эрзабет встала, взяла его за руку и, заставив сесть напротив себя, промолвила: