– Да кто угодно! Сам говорил: бродят тут всякие! Вот, ты пришел. Тебя тоже кровью угостить? По-родственному? Ты не стесняйся, мне не жалко!

– Кто к тебе приходил? Уот?!

Догадка обварила меня кипятком:

– Уот, да? Ты о какой крови говоришь? О той самой?!

– Ревнуешь? – она захлопала в ладоши. Мне же сгоряча показалось, что это были оплеухи Юрюну-слабаку. – Уруй-уруй! У тебя своя невеста есть, вот ее и ревнуй. Понял?

– При чем тут моя невеста?

– А кто при чем? Кто ко мне ночью приходил?

– Чамчай? К тебе?!

– А что тут такого? Зашла по-родственному…

Я не сумел сдержать вздох облегчения.

Жаворонок встала, взяла миску с засохшими остатками еды. Сполоснула водой из родника, вернулась на шкуру и начала тереть миску ровдужным лоскутом. Терла она старательно, до блеска. Судя по ее виду, не было сейчас занятия важнее. Невеста – завтрашняя жена, она должна быть хозяйственной. Но ведь никто не запрещает за работой почесать язычок, правда?

– Я спала, – голос моей бывшей невесты звучал сухо, бесстрастно. Так в лесу скрипит мертвое, готовое упасть дерево. – Что тут делать, если не спать? Я ведь не знала, что она придет…

Чамчай заявилась к Жаворонку под утро. Ломиться не стала – чай, не боотур. Постучала, в ответ на вопрос «кто там?» назвалась. Мы скоро породнимся, сказала Чамчай. Ты за моего брата выходишь. Жаворонок кивнула: выхожу. Породнимся, да. А сама подумала: зачем говорить то, что и так все знают? Да еще в рань ранющую? Чего ей нужно на самом деле?

Кровь, сказала Чамчай. Мне нужна твоя кровь.

Жаворонок попятилась в угол, в привычный, обжитой, утешительный угол. Ответом ей была улыбка Чамчай: не вся, не бойся! Капля-другая, и разбежались. Зачем? Такой обряд, наш, адьярайский. Родство хочу скрепить. Да, наверху так не делают. Ни на земле, ни в небесах. Это Нижний мир, родственница, тут все иначе.

Привыкай.

Врет! – уверилась Жаворонок. Обряд? Обычай? Ерунда! Облик Чамчай, ее повадки свидетельствовали о злом умысле. Сейчас набросится, скрутит и всю кровь выпьет! А что поделаешь? Как помешаешь? Когти-косы, клыки-ножи, сила и натиск – Сарынова дочь перед Чамчай, что мышь перед лисой. Даже миской в лоб засветить не успеет.

Уота, что ли, позвать? Пусть защищает?!

Будет больно, предупредила Чамчай. Потерпи. И не кричи, Уота поднимешь. Зачем нам Уот? Без предупреждения она чиркнула Жаворонка когтем по плечу. Нет, одежду не порвала. На плече одежда и так порванная была. Болит? Не очень, терпимо. Изо рта Чамчай высунулся длинный, гибкий, похожий на змейку язык. Удаганка лизнула порез: раз, другой. Втянула язык обратно, замерла. Впервые Жаворонок видела Чамчай неподвижной. Что это с ней? Столбняк напал? Отравилась?

Хорошо бы!

Глаза удаганки вспыхнули болотными огнями, она моргнула и отмерла. Еще, сказала. Мало, еще надо. Порез затягивался быстрей обычного, и Жаворонку пришлось надавить как следует, чтобы кровь выступила снова. Да, сама надавила. А что? Когти видел? То-то же! Она тебе надавит… Теперь хватит, успокоила Чамчай. И тщательно зализала порез. Вот, не разглядеть уже.

Отныне мы сестры, сказала. Кровные.

И ушла.

– Мало ей? Няньку сожрала, еще захотела? Кэр-буу!

– Няньку? Какую няньку?

Я опомнился.

– Да так, пустяки. Не бери в голову!

– Не возьму, – согласилась Жаворонок. – Жрите, кого хотите. Это ваши с ней дела.

От ее спокойствия меня мороз по коже продрал. Уж лучше б издевалась! Или наорала, что ли?

– Что значит – ваши?!

– Вы жених и невеста. Сами между собой разбирайтесь! У меня свой жених есть…

– И разберусь! Я с ней разберусь!

– Вот и разберись.

– Кровь она пить повадилась! Людоедка!

Кажется, от злости я слегка забоотурился, потому что Жаворонок попятилась от меня в угол. В тот самый угол, который привычный, обжитой и утешительный. Этот проклятый угол я запомнил на всю жизнь. Умирать буду, его вспомню. В него моя бывшая невеста забилась, когда Юрюн-боотур впервые вломился в ее темницу.

Хороший угол, полезный. При одной мысли о нем я усох.

– Может, правда обряд? – вздохнула Жаворонок. На миг дочь дяди Сарына сделалась похожа на себя-прежнюю: мелькнуло и прошло. – Адьярайский?