Косматые брови сошлись на переносице, и лик в небе повторил шепотом, прозвучавшим страшнее грома:

— По сей день. Но ты впервые заставил меня пожалеть о сделанном выборе.

— Поздно жалеть, Дьяус! Ты шут, забавный малыш, отставной божок на побегушках — не более того! Корчи рожи в свое удовольствие, рисуй себя на небе, поучай или насмехайся — но судьбы Трехмирья вершат другие! Твое время прошло и никогда не вернется, теперь настал черед МОЕГО времени! Абсолют не по плечу Дьяусу? Посмотрим, сумеет ли Вишну-Опекун подставить свое плечо!

— Многие так думали… — задумчиво пророкотало небо. — Но даже двоих оказалось недостаточно. Варуна-Водоворот и Друг-Митра продержались долго, дольше, чем я предполагал, но и им пришлось уйти. Варуна согласился на это добровольно, а Митра… Где он теперь, Друг, ставший Изгнанником? Там, где богов не называют Друзьями! Здание Трехмирья складывалось по кирпичику не одно тысячелетие, даже не одну югу [52] — и не тебе, Упендра, ломать плод чужих трудов!

— Бред! — фыркнул Вишну и для развлечения дунул в раковину. — Тримурти, Локапалы-Миродержцы, суры-асуры, наги, гандхарвы, якши, ракшасы, люди… Не слишком ли много кирпичиков? И где ты видел здание из совершенно разных кирпичей?! Стареешь, Дьяус… проще надо, проще! Тогда не понадобится скалиться из поднебесья! Кстати, если тебе надоело веселить публику — мы могли бы найти общий язык! Что скажешь, отставной Абсолют?!

— Скажу, что твоя идея Мироздания не приходила мне в голову. И, пожалуй, к счастью. Кирпичики? Оставить лишь одинаковые? Двух, трех видов — ну никак не больше пяти… И складывать простой и понятный мир-домик! Дворцов не выйдет, зато и забот меньше! Всех лишних… вернее, всех РАЗНЫХ — обтесать. Или стереть в труху. Упендра, Всемогущему было скучно в мире бесконечных возможностей! А ты предлагаешь мне забаву идиота!

— И ты встанешь у меня на пути? Попробуй! Отказавшись от власти, ты наверняка не оставил себе лазейки для возвращения! Слишком большой искус даже для бывшего Вседержителя… А сейчас ты — узник, запертый в человеческом теле. Скоро твой мятежный дух опять уснет, а тело-темница станет помогать мне! Ты даже не сможешь предупредить других! Уж я-то позабочусь, чтобы царевич Гангея прожил подольше, став Чакравартином и преданным вишнуитом! Я успею обстряпать дельце раньше, чем ты сумеешь освободиться. А даже если нет — кто станет слушать шута?

— Мальчик не будет Чакравартином, — устало громыхнуло Небо.

— Будет! Никуда не денется! А если он вдруг упрется — любая из моих аватар просто ПОПРОСИТ его об этом! Или ты забыл про обет юного героя? На всякого осла найдется своя веревка! Мне нужна империя во Втором мире — и я ее получу!

Опекун победно рассмеялся.

— Мальчик не будет Чакравартином, Упендра…

— Посмотрим!

— Посмотрим, — донеслось отовсюду, и лик в небе начал таять, затягиваясь тучами.

…Ты медленно приходил в себя. По реке полз рассветный туман, мир вокруг казался серым и зыбким, и челн беззвучно скользил во мгле, направляемый ровными, сильными взмахами весла.

Сатьявати стояла на корме, равномерно погружая весло в воду. Женщина молчала.

Молчал и ты, роясь в обрывках воспоминаний, словно ограбленный скряга.

Кажется, Сатьявати предлагала тебе жениться на ней, а ты отказался, отказался ради отца… потом… потом…

Потом был провал. Мысли прибоем бились в несокрушимую дамбу и, обиженно ворча, откатывались обратно.

Только в глубине, на самом дне, глубже испуганного зверя, зрело какое-то решение — окончательное и бесповоротное.

Ты очень хотел узнать — какое.

Впереди из тумана проступили влажные доски пристани.

Гроза надвигалась с востока.

Тучи обкладывали небо умело и плотно, будто войска четырех родов брали в осаду процветающий город: первыми неслись орды легких всадников, следом наползали армады колесниц и боевых слонов, а из-за горизонта уже доносилось громыхание многомиллионной поступи.

Шла пехота, грозя с минуты на минуту обрушиться ливнем дротиков и пращных ядер.

Рыбаки, толпясь на площади селения, испуганно переглядывались и с нескрываемым восторгом косились на своего старосту. Дескать, нам-то хорошо, мы друг к дружке жмемся, нам теплее и храбрее, а ему, Юпакше-бедолаге, впереди стоять, перед этим… ну, этим, который… который страшный…

Дружинникам было не легче. Разве что воины открыто смотрели на своего царевича и смутно догадывались: прикажи он сейчас, и любой из дружины с радостью бросится на собственный меч. Или сам-друг на армию.

Сбоку, присев на чурбачок рядом с рыбацкими стариками, молчал брахман-советник. Жевал запавшими губами, прислушивался к дальнему грому, вертел в прозрачных ручках веточку акации. Пожалуй, лишь он, дитя своей варны, множества поколений жрецов, отчетливо понимал: из Хастинапура уехал один наследник, а вернется уже совсем другой. Хорошо это или плохо — неведомо до поры, а только семя должно умереть в земле, чтобы росток пробился к небу.

И ныли на грозу дряхлые кости.

— Ты требовал, чтобы твоя дочь стала законной супругой раджи Шантану? — тихо сказал Гангея, вместо Юпакши обводя взглядом всех присутствующих. — Да будет так! Я, сын Миротворца, беру Сатьявати в жены моему отцу и клянусь в том, что раджа сочетается с ней браком по обычаю кшатриев!