– Обсудим, обсудим, – соглашается папа, но таким тоном, что надежда окончательно тает. – Как только эта неблагодарная свинья покажет мне, что хоть немного изменилась, я буду готов хоть что-то с ней обсуждать!

Начинаю плакать. Не могу поверить, неужели, все на самом деле?

– Папочка, пожалуйста, – сейчас я готова упасть на колени, хотя никогда не делала этого, ведь обычно в ноги падали мне, даже папуля всегда потакал и баловал. – Я исправлюсь. Я буду стараться. Я… никогда больше не обижу и не буду столько тратить.

Сейчас я искренне готова меняться, потому что мне страшно.

– Хватит! Надоело! – обрубает мою речь отец. – Я устал смотреть на то, как ты деградируешь! На то, как хамишь и унижаешь других людей!

– Ты не сделаешь так! Ты не поступишь так со мной! – визжу и, кажется, даже топаю ногами.

– Прости, – голос родного человека становится мягче, но он все так же жесток и неприемлем для меня. – Я хочу, чтобы ты стала достойным человеком. И работа точно пойдет тебе на пользу.

Дана

Вырываю салфетки из его рук.

Ублюдок!

Урод несчастный!

Чтобы ты сдох, скотина!

Мне хочется заорать. И заорать так сильно, чтобы заглушить всю боль на душе.

Остервенело протираю лицо. От вкуса спермы меня тошнит. И я обещаю себе, что убью его. Как только появится малюсенький шанс! Как только выдастся возможность! Я вонжу нож в его сердце и даже не дрогну. Потому что этот человек заслуживает смерти!

Мне трудно переживать такое отношение к себе даже не потому, что оно омерзительно априори, а потому, что я не привыкла к подобному. Всю жизнь меня убеждали, что я должна быть только красивой. От меня ничего не требовалось, меня окружал обслуживающий персонал, и папа делал все. Буквально. Любая прихоть исполнялась по щелчку пальца.

А теперь я не просто горничная в вонючем отеле, что должна выгребать дерьмо за другими, я еще и шлюха, которой пользуются вот так нагло и бесцеремонно. Игрушка в чужих руках, не имеющая права голоса.

– Какого это? – спрашивает этот мудак, и я даже не сразу понимаю, что обращается он ко мне.

Голова пухнет от происходящего и горло саднит. Я все еще чувствую, как в глотку проникает крупный член, раздирая меня, кажется, на части.

– Я тебя спрашиваю, Дана! – теперь уже более резко. Мне приходится обратить внимание. – Какого это быть беспомощной и напуганной?

Триумф в его голосе заставляет меня собрать самообладание в кучу. Я не позволю этому уроду топтаться на месиве из моих чувств.

– А какого это быть таким мерзким ублюдком, мистер Никто? – усмехаюсь с видом победителя. Мне хочется показать ему средний палец, но я сдерживаюсь, потому что понимаю – последствия не минуют.

Они и так мгновенно настигают меня. Мужчина налетает коршуном, придавливает меня за горло к стойке возле двери, прижимая так сильно, что запасы воздуха стремительно тают.

– Держи свой грязный язык за зубами, сука! Я ведь могу перестать быть таким галантным, – предупреждает он, и я пытаюсь улыбнуться, насколько позволяют тиски.

Галантным? Пихать мне член в рот против воли, да еще и при водителе – разве так это называется?

Бандит отпускает мое горло, расслабляя руку. Откидывается на свою сторону диванчика.

– Хоть одно лишнее слово на мероприятии, и ты пожалеешь, что на свет родилась, ясно? – предупреждает мудак, пока я закашливаюсь, пытаясь нормализовать дыхание. – Приучись использовать свой дряной язык, только когда я приказываю тебе вылизать мне яйца.

Отворачиваюсь к окну. Я не хочу никому ничего лизать, потому стараюсь не реагировать.

Экономический форум… Как часто папа бывает там? Вроде, каждый год. Бандит сказал, что мы встретимся с одним известным человеком, что должен за меня порадоваться.

Никому, кроме отца я не интересна. В то же время, похититель отказался даже слушать о нем, о богатстве, которое папа имеет. Связавшись в ним, бандюга мог получить свою пропажу и даже больше. Мы бы навсегда закрыли эту тему, а папа, может быть, понял бы, какую ошибку совершил, выгнав меня из дома и поселив в каморке на цокольном этаже в хрен знает скольких километрах от родного города.