Другие горничные тут же налетели на Оксану, расспрашивая всякие подробности, а я поспешила на свой этаж. И пока все девочки пускали слюни на москвича, драила номера, как проклятая, в надежде скорее уже вернуться домой.

– Почему я? – разочарованно вскинула руки, когда где-то среди дня старшая горничная сообщила, что отправляет меня убирать апартаменты.

Меня вполне устраивали мои небольшие дешевые номера, и я не стремилась на самый верх, в отличие от остальных.

– Потому что я так сказала! – рявкает недовольная тетка. – Тебе моего слова мало разве?

– У меня даже опыта нет такие помещения убирать! Я тут три недели всего работаю! – все еще пыталась возражать я.

Терпеть не могу, когда мне указывают. Не имею никакого понятия, как я удержалась и не плюнула ей в лицо тогда.

– Вот и наберешься! Надо же когда-то начинать.

А потом она просто развернулась, показав тем самым, что разговор окончен. И мне не осталось ничего, как, сцепив зубы, отправиться на самый последний этаж, где видом из панорамных окон наслаждаются сильные мира сего.

Как же мне не хотелось туда подниматься… Всегда ведь есть вероятность, что в апартаментах могут остановиться знакомые отца. Или, что еще во много раз ужаснее, – мои. Я ведь от стыда сгорела бы!

А в итоге мой позор оказался не самым страшным делом. Теперь я это понимаю. Как никогда отчетливо понимаю. Лучше уж опозориться, чем оказаться нагло облапанной и запуганной до смерти.

Руки сами тянутся к телефону. Нечего больше делать, как попросить помощи у папы.

Дана

Гудки. Три коротких, а затем вызов сбрасывается.

Но я упрямая – набираю снова.

Делала это уже тысячу раз раньше. Даже больше.

Плакала и набирала номер отца, но он, похоже добавил меня в черный список.

И сейчас я почему-то не теряю надежды. Наверное потому, что надежда – единственное, что осталось мне теперь.

В этом городе я совсем одна. Нет ни помощников, ни знакомых. Если папа сейчас не ответит, я потеряю возможность вернуть бандитам деньги, которые не брала.

Очередная попытка оказывается безрезультатной. Рычу от безысходности и отбрасываю телефон в сторону.

Он не ответит, кого я обманываю?

Внутренности дрожат. Я все еще сижу в том самом номере, куда забежала сразу после.

Только не плакать! Уговариваю себя этого не делать, потому что слезы – демонстрация слабости, и больше ничего.

Но ведь я слабая и уязвимая сейчас.

Не хочется об этом думать. Надо срочно решать, где брать деньги. Иначе придется отрабатывать их по-другому. Так он сказал. Только грубо.

Стать его собственностью… какого это будет? Что бандит имел в виду?

Перед глазами встает этот ужасающий бугор на его штанах. И я бы не хотела оказаться насаженной на такой.

Хотя, его обладатель очень красив. Ровно настолько же, как и пугающ. И аура, заставляющая цепенеть.

Загорелая ровная кожа, покрытая татуировками. Я почему-то успела рассмотреть ее. Вглядеться, как сильно эти черные, точно ночь, рисунки шли ему.

И я не видела еще мужчину более идеально сложенного. Точно из камня кто-то аккуратно выточил каждую мышцу, высокие скулы и мужественную челюсть. Все это приправил темными волосами, густыми бровями и глазами, цвета самой глубокой бездны.

Но при этом еще никогда и никто так не пугал меня. Не заставлял сжиматься и терять контроль над мыслями. И если я сейчас же его не верну…

Пытаюсь дозвониться подружкам. Бывшим. С тех пор, как меня сослали сюда, они почти не выходили на связь. Нищей горничной я стала для них неинтересна.

Одна из них даже берет трубку:

– О, Данюсь, привет, – с наигранной радостью отвечает она. – Как у тебя дела? Папочка из ссылки не вернул?

Дежурные вопросы, которые бесят. Я уже поняла, что всем плевать на меня. Всем им. Потому не утруждаю себя ответами.

– Мне нужны деньги, Снеж, крупная сумма… Сможешь одолжить? – закусываю губу в ожидании.

– Дан, прости… Я тебя люблю, конечно, но твой папа… Он если узнает… Он ведь запретил нам. И это не шутки! Мне тебя жаль, но за себя страшно больше. Прости, пожалуйста, дорогая…

Не хочу больше слушать эти жалкие причитания! Просто нажимаю «отбой». Зачем я вообще ей позвонила? Знала ведь…

Телефон тут же разрывается от входящего звонка.

– Где тебя носит, Тихонова? Апартаменты еще сами себя убирать не научились! – ревет в трубке старшая горничная.