Жан-Жак начал закипать.

Он закипал всё сильнее и сильнее; градус повышался с каждым словом, произнесённым вслух этим ублюдочным индейцем. Ну а точку кипения мсье Лагранж прошёл в тот самый момент, когда буквально из воздуха на шее жреца материализовался антимагический ошейник. Грёбаные одарённые со своей грёбанной магией всю жизнь стояли костью в горле у мсье Лагранжа, ну а теперь…

— Пошёл ты на х**, — прошипел Жан-Жак, схватил тщедушного жреца за грудки и выкинул с балкона.

«А нехрен было орать!» — подумал мсье Лагранж и поглядел вниз.

Старик-жрец валялся на полу меж зрительных рядов, корчился и что было мочи стонал.

Жив.

Пусть так.

Плевать, по сути дела. Вообще плевать.

Ну а теперь на выход! Прочь-прочь-прочь! Прочь из зала! Прочь из пирамиды! Прочь из этого грёбаного города, который уже набил мсье Лагранжу оскомину! Жрецы не успеют опомниться, как он уже пересечёт границу с США и выбросит документы на это чудное, французское, будто бы по приколу выдуманное имя.

Жан-Жак Лагранж, да? А чего не Василий Пупкин-то сразу?

— Гори оно всё огнём! — заорал бывший мсье Лагранж в тот момент, когда его автомобиль покинул Арапахо-Сити, а затем победно расхохотался. Отсмеявшись, он проверил нет ли за ним погони, а затем остановился на обочине, вылез из машины и закурил.

Теперь, немного успокоившись, он вспомнил об одной мысли, которая крутилась у него в голове вот уже несколько недель подряд. Все его беды начались с того, что на базу приехал новенький. Артём Кириллович Чернов.

Хрен знает, к чему именно он приложил руку, и хрен знает как. Что-то делать теперь слишком поздно и отыграть жизнь назад никак не получится, но теперь в голове Экс-Жан-Жака оформились три неоспоримые истины: очень жаль, что он лишился такой делянки; очень хорошо, что он заранее всё продумал и был готов к экстренному отходу; и третья:

Когда-нибудь, при встрече, он обязательно отомстит Чернову.

С чего бы им встретиться снова?

Что ж… Рано или поздно Артём вернётся домой, на Родину, а Родина у них с мсье Экс-Лагранжем одна.

— Чернов, ты меня слышишь!? — по-русски заорал мсье Жан-Жак в сторону города.

— Слышишь-ышишь-ышишь, — почти сразу же вернулось эхом.

— Ну, Чернов, — Лагранж в сердцах потряс пухлым кулачком. — Ну, погоди-и-и-и!

Глава 14

Двери

Ночь, светят звёзды, и тишина кругом такая, что можно оглохнуть. Снег валит крупными хлопьями, которые тают, не долетая до земли, и кажется, что это не снег, а дождь. И я, молодой Охотник, сбежавший из-под присмотра наставников, чтобы найти свою мать.

Названную мать.

Та, что родила меня, отдала свою жизнь мне.

К сожалению, обычное дело среди Охотников. Кого ни спрашивал — почти у всех матери не пережили их рождения. Слишком мощная у душелова энергетика, далеко не каждая женщина способна пережить беременность и роды.

Тем более рабыня без дара. И без помощи целителей, которые рабам не положены.

Так что воспитывала меня другая женщина. И она, и моя мать, и я сам — все мы принадлежали одному и тому же человеку.

Возможно, он даже был по-своему неплох. Он даже хотел освободить мою названную мать и жениться на ней.

Вот только очень долго собирался. Один сосед напал на другого, убил, забрал себе всё имущество. И рабов, конечно. Мне, тогда совсем ещё мальчишке, не повезло — меня ранили, и новый хозяин просто бросил меня, оставил умирать.

Но Кодекс не позволил. Брат Ордена нашёл меня, исцелил и взял в ученики. Так началась моя новая жизнь. Обыденная история, такую или похожую может рассказать едва ли не каждый первый из братьев.

Вот только я не забыл. И когда почувствовал, что окреп достаточно — я сбежал.

И вот сейчас я крался в чужой дом, с одной единственной целью: найти ту, что воспитала меня. Мне даже не пришло в голову попробовать договориться. Уж не знаю, почему. Как показали дальнейшие события, я бы и не договорился…

И я нашёл её…

Эта картина навечно осталась в моей памяти.

Я в подвале, открываю последнюю дверь, и вижу за ней маму.

Избитую и едва живую.

Когда я снял с крюка её связанные руки, и положил её на скамью, она пришла в себя. Узнавание промелькнуло в её глазах.