3. Родительская ревность своего ребенка к его друзьям.

Фромм Э. «Здоровое общество»: «Лишь в возрасте 8–9 лет ребенок начинает воспринимать другого человека так, что может полюбить, т. е. почувствовать, что потребности другого человека так же важны, как его собственные. Обычно ребенок испытывает такую любовь сначала к своим сверстникам, а не к родителям. Приятную мысль о том, что дети «любят» своих родителей прежде, чем они полюбят кого-нибудь еще, следует расценивать как одну из многочисленных иллюзий, порождаемых принятием желаемого за действительное. Для ребенка в этом возрасте отец и мать являются объектами скорее зависимости и страха, чем любви, которая по самой своей природе основана на равенстве и независимости. Любовь к родителям (если мы разграничиваем любовь, с одной стороны, и сильную, но пассивную привязанность, благовоспитанную или почтительную покорность— с другой) развивается — если это вообще происходит — скорее не в детстве, а позднее, хотя при благоприятных условиях ее первые ростки могут обнаружиться и в более раннем возрасте. Однако многие родители не хотят мириться с этим обстоятельством; первые подлинно любовные привязанности ребенка вызывают у них обиду, проявляющуюся либо открыто, либо — что еще более действенно— в виде насмешек. Их осознанная или неосознанная ревность создает одно из самых мощных препятствий на пути развития у ребенка способности любить».

4. Реализация родителями своих целей посредством своих детей.

Фромм Э. «Кризис психоанализа»: «В зависимости от экономических условий, сын либо является наследником владений своего отца, либо будущим кормильцем своего отца, когда тот состарится и ослабеет. Он представляет собой нечто вроде помещения капитала. С экономической точки зрения суммы, вложенные в образование и профессиональное обучение сына, сродни расходам на страхование от несчастных случаев и платежи в пенсионный фонд. Далее сын играет важную роль в поддержании социального престижа своего отца. Его вклад в дела общества и сопутствующее общественное признание может повысить престиж отца; его неудачи в обществе могут уменьшить или даже разрушить престиж отца. (Экономически или социально удачный брак сына играет аналогичную роль.)

Из-за такой социально-экономической функции сына целью его образования, как правило, является не его личное счастье, т. е. максимальное развитие его собственной личности, а, скорее, принесение им максимальной пользы для удовлетворения экономических или социальных потребностей отца. Поэтому зачастую мы обнаруживаем объективный конфликт между счастьем сына и приносимой им пользой; этот конфликт, как правило, не воспринимается сознанием отца, поскольку с точки зрения господствующей в обществе идеологии эти цели идентичны. Еще более осложняет ситуацию то, что отец зачастую отождествляет себя с сыном: он желает, чтобы сын не только был полезным членом общества, но и исполнял его собственные нереализованные мечты и фантазии.

Эти социальные функции отца играют решающую роль в формировании характера отцовской любви: он любит сына при том условии, что сын выполнит возлагаемые на него ожидания. Если это не так, отцовская любовь может угаснуть или даже превратиться в презрение или ненависть».

Фромм Э. «Человек для себя»: «Широко распространено представление, что дети являются на свет для того, чтобы доставлять удовольствие родителям и компенсировать им разочарование в собственной жизни…Даже в нашей неавторитарной культуре случается, что родители хотят, чтоб дети были «послушными», чтобы возместить родителям то, что они упустили в жизни. Если родители не преуспевают, ребенок должен добиться успеха, чтобы доставить им замещающее удовлетворение. Если они нелюбимы (в частности, когда родители не любят друг друга), детям предстоит возместить эту нехватку любви; если они оказались бессильны в своей социальной жизни, они хотят обрести удовлетворение, контролируя своих детей и властвуя над ними. Даже если дети удовлетворяют этим ожиданиям, они все же чувствуют вину, что не делают все возможное и, значит, разочаровывают своих родителей».

5. Люди толпы воспитывают своих детей преимущественно методами психологического программирования. Такая жизненная программа, вложенная в ребенка, сильно сковывает саморазвитие его личности впоследствии.

Берн Э. «Люди, которые играют в игры»: «…программирование [детей родителями] в основном происходит в негативной форме. Родители забивают головы детей ограничениями…Запреты затрудняют приспособление к обстоятельствам (они неадекватны), тогда как разрешения предоставляют свободу выбора. Разрешения не приводят ребенка к беде, если не сопровождаются принуждением…. Быть красивой — это вопрос не анатомии, а родительского разрешения. Анатомия, конечно, влияет на миловидность лица, однако, лишь в ответ на улыбку отца или матери может расцвести настоящей красотой лицо дочери».

Там же: «Говорят, что в следующем столетии будут выращивать детей в пробирках, вырабатывая в них качества, нужные государству и родителям, которые будто бы будут закладываться путем сценарного программирования. Сценарное программирование легче изменить, чем генетическое, однако мало кто пользуется этой возможностью. Тот, кто ею воспользовался, заслужил более впечатляющее надгробье. Почти все благочестивые эпитафии переводятся одинаково: «Взращен в пробирке, там же и жил». Так они и стоят, ряды за рядами памятников, крестов и прочих символов, все с одним и тем же девизом. Лишь иногда мелькнет иная надпись, которую можно было бы расшифровать: «Взращен в пробирке — но сумел из нее выскочить». Большинству это так и не удается, хотя «пробка у пробирки» почти всегда отсутствует».

* * *

Родители меньше всего прощают своим детям те пороки, которые они сами им привили.

(Шиллер)

* * *

6. Воспитание посредством формирования у ребенка чувства вины.

Фромм Э. «Человек для себя»: «Самый эффективный способ ослабить волю ребенка — это вызвать в нем чувство вины…Если ребенок не умеет справить нужду так, как от него требуют, если он ест не так, как положено, — он плохой. В возрасте пяти или шести лет ребенок обретает всепроникающее чувство вины, поскольку конфликт между его естественными влечениями и их моральной оценкой со стороны родителей превращается в постоянно действующий источник вины. Либеральные и «прогрессивные» системы воспитания не сумели изменить эту ситуацию в такой мере, как принято думать. Явный авторитет был заменен анонимным, явное приказание — «научно» обоснованными формулами; вместо «не делай этого» теперь говорят «тебе не понравится делать это». Фактически, анонимный авторитет во многих отношениях может быть даже более подавляющим, чем авторитет явный. Ребенок больше не осознает, что им распоряжаются (а родители не осознают, что они отдают приказания), ребенок не может сопротивляться и тем самым развивать в себе чувство независимости. Его уговаривают и убеждают от имени науки, здравого смысла и сотрудничества — а кто же может выступить против таких объективных принципов?»

7. Формирование у ребенка конформизма, подавление критического мышления.

Фромм Э. «Бегство от свободы»: «Пятилетняя девочка может заметить неискренность матери: та всегда говорит о любви, а на самом деле холодна и эгоистична; или — более резкий случай — постоянно подчеркивает свои высокие моральные устои, но связана с посторонним мужчиной.

Девочка ощущает этот разрыв, оскорбляющий ее чувство правды и справедливости, но она зависит от матери, которая не допустит никакой критики, и, предположим, не может опереться на слабохарактерного отца, и поэтому ей приходится подавить свою критическую проницательность. Очень скоро она перестанет замечать неискренность или неверность матери: она утратит способность мыслить критически, поскольку выяснилось, что это и безнадежно, и опасно. Вместе с тем девочка усвоит шаблон мышления, позволяющий ей поверить, что ее мать искренний и достойный человек, что брак ее родителей — счастливый брак; она примет эту мысль как свою собственную».