«Ничего, обойдется, оправдаюсь, — успокоил я себя. — Подуется немножко и перестанет. Не впервые…»

Тем временем были подготовлены, как полагается, ближний и дальний окопы, выставлено оцепление. Три красные ракеты, взвившись высоко в воздух, сообщили о начале разминирования.

Мы остались вдвоем с Батуриным. Вдали за линией оцепления толпились люди. Среди них выделялся высокий старик в потертой заячьей шапке. Помогая себе руками, он что-то оживленно говорил односельчанам.

Я уже знал, что это Кузьмич, колхозный сторож. Он успел выложить мне, что в годы войны партизанил и хорошо помнит, что здесь стояла немецкая батарея. Наши самолеты разгромили батарею, и именно тогда снаряды присыпало землей.

Рассказывал Кузьмич длинно, очень долго и бессвязно, с множеством утомительных подробностей, не преминув упомянуть о своих заслугах в партизанском отряде. Не скрою, я почувствовал облегчение, когда он ушел.

…Расчехлив лопатку, я стал на колени и вонзил ее в пожелтевший дерн… В голове носились тревожные мысли. Корпуса снарядов ржавые. Время, Дожди, конечно же, повлияли и на взрывчатку. Быть может, появились следы окисления, ядовито-зеленые пятна — пикраты. Они крайне восприимчивы к сотрясениям, толчкам, даже к свежему воздуху… Одним словом, враг номер один.

Последние сантиметры порыжевшей от ржавчины земли снимаю саперным обоюдоострым ножом. Вернее, не снимаю, а, если точнее выразиться, сбриваю, что ли…

Самое верное — взорвать снаряды на месте. Но совсем рядом механические мастерские, урон им будет.

И я, взвесив все «за» и «против», принимаю решение вывезти боеприпасы в поле и там уничтожить.

Поручаю Батурину подогнать грузовик и возвращаюсь на свое место. По словам Кузьмича, батарею разбомбили, места живого не оставили, но все же надо проверить, нет ли какой ловушки.

Вроде бы ничего подозрительного… Но «вроде бы» не годится, нужно знать точно. Сапер должен, обязан быть осмотрительным, расчетливым. Наша работа ошибок не прощает.

Наклоняюсь над стальной чушкой мышиного цвета с клеймом концерна Круппа. Перед тем как взять ее руками, сам не знаю почему, оглядываюсь по сторонам.

Неподалеку от меня работает Батурин. Дальше, за оврагом, заросли калины. Тяжелые гроздья ягод горят, словно языки пламени. А еще дальше роща, желтая, красная, золотистая…

«Никак не выберу времени повезти семью в лес, — думаю с сожалением и тотчас обрываю себя: — Отставить посторонние мысли! Приготовиться! Взяли!»

Снаряд увесистый, но, поднатужившись, приподнимаю его. Приподнимаю осторожно, точно это больной ребенок, которому я опасаюсь причинить боль неловким движением.

В кузове автомашины желтеет ровный слой песка. Для каждого снаряда отдельное гнездо, чтобы не касались друг дружки при перевозке.

Медленно поднимаюсь по трапу и укладываю снаряд в его «постель».

Сдуваю капельки пота с верхней губы. Фу-у… Начало есть.

— Товарищ старшина! — услышал я взволнованный голос Батурина. — Товарищ старшина!

Батурину было отчего волноваться. Едва приподнял снаряд, чтобы отнести его в машину, как изъеденная ржавчиной головка отвалилась. Перед глазами серебристая мембрана капсюля-детонатора.

День выдался по-осеннему холодный, но, не хочу скрывать, мне стало жарко. А что, если рванет вот сейчас, сию секунду?! Единственное, правда, весьма слабое утешение: смерть мгновенная, пикнуть не успеешь.

Серебристая мембрана капсюля-детонатора гипнотизировала меня.

С трудом заставляю себя отвести глаза в сторону.

— Перевозить рискованно… Нельзя перевозить, — говорю как можно спокойней, словно разговор о самом обыденном.

На лице у Батурина растерянность. Я понимаю его и нисколько не осуждаю. Мы с ним попали в серьезный переплет, и кто знает, чем вся эта история закончится?

Батурин порывается что-то сказать, но ничего не говорит и с надеждой смотрит на меня.

— Значит, решено, — говорю, — подорвем здесь, в котловане. Вернее будет.

В глазах товарища улавливаю удовлетворение. Мое решение явно отвечает его желанию. Батурин согласно кивает головой и, напрягшись, тихонько опускает снаряд на землю. И в то же мгновение резкий металлический щелчок, прозвучавший подобно выстрелу из тяжелой гаубицы.

Уже потом, обдумывая все происшедшее, я сообразил: подвели проржавевшие стопора взрывателя. Но, к счастью, какому-то немыслимому счастью, то ли ударник не дошел до капсюля, то ли капсюль отсырел и потерял свои свойства…

Но все это я сообразил значительно позже. А в ту минуту вздрогнул и покрылся испариной.