— Сыграю роль как надо, — обещал я. — Еще вдвадцатом году, работая в губкоме комсомола, принимал участие в театре рабочей молодежи. — Спокойствие и уверенность овладевали мною.

Обсудили мой костюм, в котором надлежало явиться в группу сотника. Из вещей арестованного я должен надеть куртку и сапоги. Сверху будет старый, изрядно поношенный плащ и потрепанная кепка. Осипов завернул крестик в клеенку, вложил в каблук, приклеив его к сапогу резиновым клеем, принесенным из гаража. Шифрованную записку вложили на старое место в потничек, пришив его под мышкой левого рукава куртки.

Наш видавший виды «газик» уже стоял у подъезда; Николай дремал, положив голову на баранку руля. Сергей Александрович сел рядом с шофером, а я с Костей на заднем сиденье, и мы отправились на сливную станцию. У ворот нас ждал начальник транспортного отдела. Под непрекращавшимся дождем, по плохо освещенной территории, почти сплошь загроможденной многочисленными составами цистерн, стоявших на параллельных путях, он повел нас куда-то в темноту. Земля остро пахла нефтью. Сокращая путь, мы подлезали под вагоны длинных составов, пока не добрались до готового к отходу поезда, в голове которого тяжело отдувался паром паровоз. Я влез на тормозную площадку хвостовой цистерны, выслушивал последние наставления зампреда; начальник транспортного отделения ходил к паровозу и уславливался с машинистом о торможении у станции Кобулети и сигналах для меня. Он уже шел от паровоза, когда Сергей Александрович сказал мне:

— Не скрывай от них, что у тебя оружие. В случае необходимости стреляй первым, помни наше правило! — Слова он сопроводил энергичным жестом.

— Их там много, — невольно вырвалось у меня.

— Все равно стреляй первым, мы будем поблизости.

«Как бы вы ни были близко, у них хватит времени разделаться со мной», — про себя подумал я.

Подошедший начальник транспортного отделения сказал, что замедление поезда машинист обозначит двумя короткими свистками. Я пожал протянутые руки. Паровоз дал отходной свисток, и состав тронулся с места, громыхая на многочисленных стрелках. Выведя состав из путаницы станционных разветвлений, машинист увеличил скорость. Вагонные тележки застучали на стыках рельсов, их стук гулко отзывался в пустых цистернах. Вскоре все слилось в сплошной гул. На открытой площадке хлестал дождь. Дул порывистый ветер. Укрыться было негде. Хвостовой вагон сильно качало из стороны в сторону, и я вцепился в железные поручни, обильно смазанные нефтью, пропитанной дорожной пылью. Чтобы устойчивей держаться на мотающейся площадке, я сел, спустив ноги на верхнюю ступень.

Не останавливаясь, состав проскочил Махинджаури, нырнул в темный туннель у Зеленого мыса, где меня обдало вонючим дымом из паровозной трубы. Гул усилился туннельным эхом, но зато на несколько минут стало теплей. Состав опять выехал на открытое место, шел вдоль морского берега. Дождь и ветер обрушивались на меня; косые струи дождя хлестали, будто тонкие ветки деревьев. Мы проехали Цихис-Дзири, где железнодорожный путь отходил от берега моря.

Начинался мутный рассвет ненастного дня. Вдали показались слабые станционные огни Кобулети и более отчетливо зеленый глазок входного семофора. Я услышал два коротких свистка: начиналось замедление; заскрежетали тормоза. Предстояло прыгать. Скорость все еще казалась большой, когда я опустился на последнюю ступеньку площадки. Послышались опять два коротких свистка — замедление оканчивалось. Надо прыгать.

Вдоль железнодорожного полотна сплошной полосой росли густые кусты. Они неслись мимо меня. Я прыгнул, машинально зажмурив глаза. Мне повезло — ни столбик, ни камень, скрытые в кустах, не тронули меня. Несколько секунд я лежал, ощупывая руки и ноги, проверяя, на месте ли закрепленный под мышкой пистолет. Все оказалось в порядке. Два красных огонька хвостовой цистерны скрывались вдали вместе с затихающим грохотом поезда. Тихий, ровный и приятный шум дождя нарушал предрассветную тишину.

Выбравшись из кустов, я стряхнул уже насквозь промокший плащ, пожертвованный мне нашим шофером Николаем из каких-то тайных запасов в его гараже, и зашагал по дороге, ведущей к станции, находившейся шагах в двухстах от места моего падения. От нее прямо к морю вела единственная, довольно широкая улица, в этот час совершенно безлюдная. Обычно дома аджарских крестьян стояли по обеим сторонам дороги. Ставни домов наглухо закрыты, и впечатление какой-то странной необитаемости царило в поселке, малонаселенном и тихом. В одном доме из трубы лениво струился тонкий столбик дыма, прибиваемого дождем к крыше. На немощеной улице, покрытой морской мелкой галькой, стояли большие неглубокие лужи, рябившиеся под дождем.

Медленно переставляя ноги, я раздумывал о предстоящей встрече с диверсантами. Тревога заползала в душу. Я прибавил шаг, в который раз вспоминая биографию Вересова. А вдруг агент БРП что-то умышленно скрыл? Крепче прижал локтем к боку кольт, патрон был загнан в ствол, спуск стоял на предохранителе, пошел смело. Восемь двенадцатимиллиметровых пуль делали пистолет серьезным оружием. Я сумею быстро выхватить его, чтобы в случае необходимости стрелять первым. А сколько может быть диверсантов? Двое, трое, ну четверо. А если больше? Больше, чем патронов в обойме? Перезарядить пистолет уже не успеть. Выбросить пустую обойму и вставить новую? Нет, не успею. Эти люди тоже бывалые.

Сумбурные мысли проносились в моей голове, уверенность сменялась сомнениями. Но пути назад для меня не было.

Я дошел до конца улицы, где она переходила в галечный берег, о который с шумом разбивались штормовые волны. Узкая полоса высоких карагачей отделяла проселочную дорогу от открытого пологого спуска к морю — начинался прибрежный лес. Штормовые волны обрушивались на берег, гоня вверх и вниз обкатанные голыши из гранита и мрамора. Неширокая полоса деревьев все же защищала меня от порывов холодного ветра и сильных струй дождя. Здесь, на лесной дороге, было значительно теплей. Терпкие от гниющих листьев запахи окружали меня. Они успокаивали. Вокруг — никого. Неистовые порывы ветра налетали на вершины. Многолетние карагачи натужно скрипели.

Те, кого я искал, были где-то здесь, невдалеке, на какой-то постройке. Дорога с глубокой колеей должна привести меня к цели. Так прошагал я километра два. За изгибом дороги, метрах в двадцати от нее, неожиданно увидел человека. Он обрубал сучья с лежавшего на земле ствола дерева. Заметив меня, всадил топор в ствол и не спеша направился к дороге. Пробуравив меня взглядом черных глаз, он остановился. Это был кубанец, вероятно, казак. Ничего удивительного: много людей, мужчин и женщин, осенью приходило на побережье с Кубани на заработки. Здесь с каждым годом увеличивалось строительство. Человек был высок, с казацкими усами, в неизменной черной кубанке на голове, в обычном тогда для всех стеганом военном ватнике. Слегка кривые ноги выдавали в нем кавалериста. Подойдя к нему вплотную, я поздоровался, стащив с головы промокшую кепку. Казак не сразу ответил. Расправив усы и потерев щеки, еще несколько секунд разглядывал меня.