Ослабив жгут и отложив шприц в сумочку, я вытянул ноги… почти паря, но тело продолжало запинаться на ровном месте. Острые углы, твердые камни, они мешались под ногами, не давая наслаждаться полетом.

Полет… ощущение свободы. Это же хорошо?

Поднявшись на ноги, я вскинул голову вверх. Лестница, высотой в пятьдесят футов,4 вбитая в асфальт, вела прямиком к эстакаде. Типа, пожарного подъема.

Я двинулся к ней, чувствуя себя необыкновенно легко… полет. Я хочу полететь. В последний раз, когда в меня вцепятся болезненные, унылые дни, я хочу вспоминать, как ощущал свободу и прохладное дыхание ветра.

Забравшись наверх, я вдохнул, ощутив запах выхлопов машин и чего-то еще синтетического. Мимо проносились авто, сигналя мне, будто спрашивая – какого хрена я тут делаю?

Я встал у самого края и посмотрел вниз.

Ну, и чем я отличаюсь от тех подростков, которые стремились к тому же?

Неа. Они жаждали умереть, а я хочу ощутить полет и свободу. Покой.

Тишину.

Ты должна затолкать это так глубоко, насколько это вообще возможно. Просто спрячь это в себе, убери в самый дальний, темный уголок и никогда, ни при каких обстоятельствах не позволяй этому восстать. Лишнему здесь не место. Это, правда, бесполезно. Оно не принесет тебе радости, только боль и разочарование. Ты не должна пытаться даже близко подходить к этому. Не смотри на это.

Теория самовнушения работала также хорошо, как и попытка вслепую нарезать овощи тупым топором. Страх, что металл прокатиться по пальцам, оттяпав пару фаланг или оцарапав кожу до крови, становился своеобразным стопором для исцеления, давая темноте захватить мысли. Но если теория не работала, то практика имела острые грани, после чего приходилось подолгу зависать на одной точке и возвращаться к старту. Финиш так далеко. Выстрел, прогремевший в пустоте, сигнализировал игрокам бежать к заветной линии, но твое бесполезное тело даже не пытается сдвинуться с мертвой точки.

Ты застряла. Тебя втянуло. Ты увязла настолько глубоко, что саморазрушение приняло облик злобного близнеца, с которым тебе придется идти по жизни.

Стоит ли?

– Хей, Бэт. – Перед глазами показалась белая рубашка. Синий галстук. Тонкие, как ниточки, линии разбавляли однотонный цвет. Закатанные рукава, обнажали сильные мужские руки с темными волосами. Часы обхватывали широкое запястье. Я подняла взгляд выше, добравшись до кадыка, затем к челюсти с ямочкой посередине. После, к губам. Носу с широкими крыльями. Карим глазам. Я вовсе не пялилась. Мозг сдавал скорость, приходя в себя после веселой гонки с ветерком. – Ты в порядке? – я моргнула, впившись в эти два карих зрачка. Темные брови, темная шапка волос, обрамляющая череп. Дэнниса можно считать привлекательным, если ты отчаялась найти кого-то получше. Ему сорок. Разведен. Есть взрослый сын и у них плохие отношения.

– Да, в порядке. Просто задумалась. – Я улыбнулась.

– Все уже разошлись. Тебя подвезти домой? – он поднялся со стула.

Я обвела взглядом просторную комнату с расставленными в круг, стульями. Слева от меня, стоял билборд.5 На темно-фиолетовом фоне, белым цветом выделялось слово – «СВОБОДА». Ниже, средним шрифтом – «собрание А.Н.. Приходи и обрети духовное пробуждение».

Жаль, что не каждому удается обрести равновесие с самим собой. Пятьдесят процентов из ста, когда выходит из темноты к свету, то этот свет становится серым и унылым. Некоторые просто не способны жить в монохромии, жаждя различить в оттенках что-то радужное. Работать с людьми, у которых была зависимость – это тяжелый труд. Ежедневно, ты обещаешь им, что завтрашний день будет лучше. Он будет другим и благодаря нему, ты обретешь то самое заветное – свободу и духовное пробуждение… но, всем известно, что чудес не бывает. Пока человек сам не захочет измениться, уйти от проблемы, вывернуть с кривой дорожки, ступив на неизведанную, ничего не измениться.

Мой брат не свернул с пути. Он шел напролом, потому что не желал ничего менять. Его устраивало саморазрушение. Элиот хотел этого больше, чем наслаждаться простыми вещами.

– Бэт? – Дэннис коснулся моего плеча. – С тобой точно все в порядке?

– Да. – Я поднялась, оправляя юбку и рассеянно пройдясь по шее. Ухватившись за медальон, я потерла его, мысленно приказав себе успокоиться. Единственная вещь, что осталась от Элиота.

– Так, тебя подвезти?

– Я на машине. – Прихватив свою сумочку и пальто, я двинулась к дверям. Дэннис последовал за мной. Он никогда не оставляет попыток подвезти меня и, видимо, надеется, что я перестану вести себя, как монашка. Дело не во фригидности, а в том, что он не тот, с кем бы мне хотелось переспать. Мужчин в моей жизни можно пересчитать по пальцам, но с ними я лишь общаюсь. А длительные отношения были… год и один месяц назад. Да. Ровно столько же времени, ушло на осмысление смерти брата.

Осмысление – да, принятие – нет.

Работая в центре психологической поддержки, я надеялась, что помощь другим, поможет и мне смириться с реальностью, но демоны, которых ты удерживаешь внутри себя, не захотят уйти, даже если ты снимешь с них поводок. Нет-нет, сейчас, чуть легче переносить боль. Намного легче, чем раньше. Я пришла сюда, спустя три месяца после смерти Элиота. Мне и самой бы стоило бы походить на собрания тех, кто потерял дорогих и близких, но вместо этого, предпочла стать маяком, тем, кому он действительно был нужен. У меня вся жизнь впереди. Я еще молода и могу обрести счастье. Люди умирают, и неважно, от старости, от болезни, от глупости… такова жизнь. Надо просто двигаться.

Минуя лестничные пролеты, я бросала взгляды на стены с рекламными плакатами и рисунками от руки на ватманах. В прошлом, это здание в пять этажей было частной, танцевальной школой, но когда поток учеников снизился, владельцу пришлось отказаться от идеи порождать юных дарований и сдавать пустующие залы и кабинеты для всех, у кого есть деньги. Помимо наших групп, здесь проводились собрания для А.А., для больных раком, для мужчин, кто страдал от бессилия, для тех, кто пытался покончить с собой… временами, я подумываю и сама записаться в группу для тех, кому все надоело.