Наша книга содержит теоретические предупреждения, но не сценарии судного дня. В отличие от бизнес-консультантов и экспертов по безопасности, дающих краткосрочные прогнозы на основании изменения той или иной переменной в существующих моделях, мы считаем разработку конкретных сценариев бесполезным занятием. События реальной истории носят слишком случайный и непредсказуемый характер, поскольку зависят от воли множества людей и изменяющихся обстоятельств. Просчитать можно только глубокую структурную динамику. Двое из нас — Коллинз и Валлерстайн — еще в 1970-х годах предсказывали конец советского коммунизма. Но никто не смог бы предсказать точную дату или то, что сами бывшие члены ЦК начнут в панике раздирать на части свою индустриальную сверхдержаву. Конкретно этот исход был непредсказуем, поскольку конец советского коммунизма не обязательно должен был оказаться именно таким — что и подтверждается противоположным примером китайского коммунизма.

Именно в неопределенности и недетерминированности будущего мы видим надежду. Системный кризис расшатывает и ослабляет структурные ограничения — те самые, которые достались нынешним поколениям в наследие от прошлых кризисов и политико-институциональных решений, реализованных предшествующими поколениями. В узловых точках истории традиционные способы ведения дел становятся непригодными, и появляются новые пути, отличные от прежних. Капитализм, наряду с присущим ему творческим разрушением старых технологий и форм производства, был также источником неравенства и деградации окружающей среды. Глубокий кризис капитализма может стать возможностью найти такой способ ведения дел в глобальном масштабе, который бы способствовал установлению большей социальной справедливости и созданию более пригодной для обитания среды.

Наш главный тезис в том, что макроисторические кризисы и достигшие своего предела системы могут преодолеваться как более, так и менее разрушительным путем. История (некоторые, хотя и не все, из нас скажут «эволюция») человеческих сообществ знала как глубокие и скачкообразно быстрые трансформации, например генезис капитализма и индустриальная революция, так и мучительно долгие периоды стагнации, повторяющихся циклов и даже деградирующей инволюции. Деградация, пусть ее никто и не желает, остается одним из вероятных будущих результатов глобального кризиса. Чем разрешились институциональные и классовые противоречия поздней Римской империи, как не веками «темного средневековья»? При этом аграрные империи Востока, прежде всего Китай, продолжали существовать в той или иной форме. Политические и экономические структуры современного капитализма могут просто утратить свой динамизм в силу роста издержек и социального давления. В структурном отношении это может привести к дроблению мира на глубоко оборонительные, внутренне авторитарные и ксенофобские блоки. Одни могут увидеть здесь хантингтоновское столкновение цивилизаций, другие — реализацию оруэлловской антиутопии «1984», в направлении которой двигается использование новейших технологий электронной слежки. Восстановление социального порядка в современном обществе в разгар кризиса и конфликтов могут дать как обновленные версии фашизма, так и установление более широкой демократии или какой-то вариант социализма. Здесь, вероятно, находится главная дилемма и наша мотивация в совместном написании этой книги.

В последние десятилетия в политике и в мейнстриме социальных наук установилось мнение, что не стоит даже задумываться о больших и быстрых структурных изменениях. С одной стороны, престижные экономисты-неоклассики строят свои модели на допущении фундаментальной неизменности принципов социального действия и оптимальной организации. Кризисы рано или поздно преодолеваются необходимыми корректировками политического курса и технологическими инновациями — ведь капитализм всегда в конечном итоге приходил в норму. Это, однако, не более чем эмпирическое обобщение прошлого опыта и здравого смысла, не подкрепляемое никакой макроисторической теорией. Существование капитализма как системы в течение 500 лет не доказывает, что он вечен. С другой стороны, постмодернистские культурологи, пусть и не без доли экзистенциального отчаяния, фактически также приняли вечность капитализма. Сказалось интеллектуальное разочарование во всех культурно-философских утопиях после крушения юношеских надежд 1968 года. Занятая постмодернистами позиция лишает их силы и ясности рассуждения, чтобы рассмотреть в капитализме наших дней нечто большее, нежели предмет абсурдистской иронии. В последней главе мы еще вернемся к более детальному рассмотрению современной ситуации в мире, включая интеллектуальный климат наших дней.

Мы сознательно сделали эту книгу более компактной и доступной, чтобы открыть нашу аргументацию для дискуссии. Полное изложение наших теорий, со всеми надлежащими ссылками и эмпирическими деталями, можно найти в индивидуальных монографиях авторов. Ту область, в которой мы профессионально работаем, обычно называют миросистемным анализом, или макроисторической социологией. Социологи-макроисторики исследуют происхождение капитализма и динамику современного общества наряду со структурами древних империй и цивилизаций. Рассматривая конкретные социальные конфигурации и способы организации обществ в длительной всемирно-исторической перспективе, мы обнаруживаем, что основными двигателями истории человечества были противоречия и конфликты, производящие причудливую череду преходящих, невечных «кристаллизаций» из пересекающихся структур власти. Исторические конфигурации постоянно распадаются и столь же постоянно обновляются, более или менее успешно, массами людей, которые должны как-то организовывать свои жизни. Такие сложнокомпозитные, внутренне противоречивые и неизбежно временные образования принято называть «обществами», «государствами», «экономиками» или «системами». Все такого рода названия достаточно условны и носят эвристический характер. В принципиальном, хотя крайне общем понимании истории человеческих сообществ мы оказались согласны друг с другом в достаточной мере, чтобы совместно написать первую и последнюю главы этой книги. Тем не менее у каждого из нас есть собственные теории, области специализации и политические предпочтения, порою прямо противоречащие теориям и предпочтениям других соавторов. Поэтому наши индивидуальные позиции отражены в индивидуальных главах. Эта небольшая книга не является единогласно принятым манифестом. Это — спор равных, ведущих дискуссию на основании своего знания о прошлом и настоящем человеческих сообществ. Поэтому книга также является приглашением к серьезной и открытой научной дискуссии о том, куда может привести следующий большой поворот в истории человечества.

Хотя мы и придерживаемся довольно разных взглядов, среди нас нет ни одного явного консерватора. Очевидно, такое положение не случайно для нашей профессии, приучающей видеть непостоянство в потоках истории. Так не собрались ли мы, в нашем в целом преклонном возрасте, попророчествовать о грядущих катастрофах и некоем социалистическом рае на земле? Учитывая масштаб и потенциальное публичное значение наших рассуждений, такой вопрос достаточно закономерен. Социальная наука обязана обладать идеологической саморефлексией, поскольку идеологические страсти нельзя полностью устранить из социального анализа. Обоснованный ответ, в отличие от громкой и обычно бесполезной полемики по поводу вопросов веры, должен состоять из двух частей. Во-первых, это не пророчество, поскольку, открывая прения, мы настаиваем на следовании правилам научного анализа — и в собственной аргументации, и в контраргументации наших оппонентов. В данном случае это означает, что требуется продемонстрировать с достаточной точностью на основе достигнутых научных знаний, почему обстоятельства могут измениться и какие именно причинно-следственные последовательности ведут от одной исторической конфигурации к другой. Будет ли конечным пунктом вероятной системной трансформации некая форма социализма? Это одна из возможностей. Наши рассуждения продлевают структурные тенденции из известных нам на сегодня ситуаций в обозримое среднесрочное будущее, на следующие несколько десятилетий. Рэндалл Коллинз ставит вопрос предельно ясно, тем самым предполагая столь же ясный ответ: что может предотвратить надвигающееся обнищание среднего класса, чья роль в коммерческих организациях становится технологически излишней? Сама проблема указывает на какой-то вид социалистической реорганизации производства и распределения; иначе говоря, политической экономии, политически и значит коллективно направляемой на то, чтобы сделать большинство людей экономически значимыми. Структурные проблемы развитого капитализма и возникшие в современную эпоху на Западе демократические институты делают социализм наиболее вероятным. Ни в коем случае мы не можем забывать об уроках XX столетия, которые нам дали коммунистические и социал-демократические государства. У социализма есть свои собственные проблемы, проистекающие главным образом из организационной сверхцентрализации, создающей широкие возможности для политического деспотизма и угрожающей со временем потерей экономического динамизма. Это хорошо усвоено сегодня. Если кризис капитализма приведет к социалистическому переходу, то эти характерные проблемы социализма наверняка снова окажутся в центре политической дискуссии и борьбы. Поэтому, заглядывая в более отдаленное будущее, Коллинз предполагает, что и социализм не будет вечным. Вполне возможно, мир будет колебаться между различными формами социализма и капитализма, по мере того как каждый из них будет терпеть крах из-за своих структурных недостатков.

Крэг Калхун и Майкл Манн, каждый по-своему, находят основания для оптимизма в возможности альянса национальных государств перед лицом экологической либо ядерной катастрофы. Тем самым, по их мнению, будет обеспечено и сохранение капитализма в более щадящей социал-демократической версии глобализации. Что бы ни пришло на смену капитализму, Георгий Дерлугьян настаивает, что на былые коммунистические государства XX века это походить все-таки не будет. К счастью, исторических условий для возникновения «социализма-крепости» советского типа больше не существует, так как больше нет крайней геополитической и идеологической конфронтации прошлого столетия. Иммануил Валлерстайн, однако, считает в принципе невозможным предсказать, что придет на смену капитализму. Альтернативами являются либо некая некапиталистическая система, сохраняющая, тем не менее, характерные для капитализма иерархичность и поляризацию, либо же относительно демократическая и относительно эгалитарная система. Как предполагает Калхун, в результате перехода может возникнуть сразу несколько миросистем, слабо связанных друг с другом. В различных регионах планеты ответы как на внутренние риски капитализма, так и на дезорганизацию под воздействием внешних угроз могут оказаться разными. Это, конечно, противоречит широко распространенному сегодня представлению о том, что глобализация необратима. Но, опять-таки, какая теория поддерживает эту идеологическую позицию?

Мыслители последних двух столетий со страстной идейной убежденностью отстаивали, и политические вожди насаждали, представление о единственно возможном и предопределенном будущем, будь то капитализм, коммунизм или фашизм. Все это ныне выглядит идеологическими заблуждениями эпохи мировых войн XX века. Никто из нас не придерживается утопической веры в безграничную свободу человечества создавать что угодно. Тем не менее вполне доказательно, что человеческие сообщества могут быть организованы несколькими существенно отличающимися способами. Характер социальной организации в значительной степени задается ново возникающими коллективными представлениями, политической волей и, как следствие, мобилизацией тех или иных структурных возможностей. Неординарные силы высвобождаются в моменты крупных кризисов, которые в итоге и становятся поворотными пунктами истории. В прошлом подобные моменты обычно означали развал власти, ведущий к революциям. Однако все мы сильно сомневаемся, что революции прошлого, происходившие в отдельных соперничающих государствах и оттого нередко выливавшиеся в кровавый террор и войны, сколь-нибудь предвосхищают будущую политику на фоне глобального кризиса капитализма. Это и дает нам надежду, что на сей раз дела могут обернуться лучше.