Закинув в деревянный ящик все, что ему может понадобиться, Холли натянул куртку, отыскал за диваном свои кроссовки — вчера он забросил их туда, когда разулся, чтобы изобразить танец одалиски.

Второе блюдечко с молоком он занес пикси по пути, после чего пересек неухоженную лужайку перед домом и зашагал по Нью-Ньюлину.

День был хмурым и ветреным — совсем не то, что могло порадовать хоть кого-то. Лямка от ящика привычно оттягивала плечо, и Холли торопился изо всех сил, не глядя по сторонам и все выше натягивая воротник.

Две ноги в некогда блестящих, а теперь забрызганных грязью ботинках возникли из ниоткуда и едва не шарахнули Холли по лбу.

Он моргнул, осознавая неожиданное препятствие перед собой, обошел висящие в воздухе ноги и поспешил дальше к своему тыквенному латте.

— Простите, — раздался сверху виноватый мужской голос, — вы не могли бы мне помочь?

— Совершенно не мог бы, — крикнул Холли на бегу, — ай-ай-ай, очень опаздываю!

— Пожалуйста…

В голосе было столько жалобного отчаяния, что Холли обреченно затормозил, обернулся и задрал голову вверх.

В нескольких футах над землей парил совершенно незнакомый толстячок в яркой голубой куртке, похожий на крупный воздушный шар.

Обеими руками он прижимал к груди разбухший рюкзак. Концы полосатого шарфа трепал ветер.

— Ну и что вам угодно? — недружелюбно спросил Холли.

— Кажется, я завис. И замерз, — признался толстячок.

Не задавая больше вопросов, Холли ухватил его за лодыжку и потащил за собой.

Он, между прочим, тоже замерз.

И, возможно, завис.

Секретарь Мэри требовала, чтобы Холли отправился на выставку в Токио.

Или, на худой конец, в Нью-Йорк.

Или хотя бы показался в Лондоне, где галерея его имени требовала пиара и рекламы.

В ответ Холли отправил ей несколько картин, которые критики уже назвали «лиричным периодом» и теперь гадали, какие события в жизни художника привнесли столько нежности на полотна. «Изумительная палитра света, легчайшие, будто танцующие линии, радость и юность — вот что мы видим на новых картинах великого Лонгли», — захлебывались эпитетами они.

Идиоты.

Неужели не видно, что картинам не хватает глубины и смысла?

Они как будто были трейлерами, спойлерами, анонсами.

Однажды Холли нарисует настоящую картину, а пока…

Пока пусть будет лиричный период.

Если бы в Нью-Ньюлине водились настоящие журналисты, а не только злобная Камила Фрост с ее едкими опусами, Холли рассказал бы им, что на самом деле это переходный этап.

Что-то между тем и этим, серединка наполовинку, личинки будущего шедевра.

Но журналистов в Нью-Ньюлине не водилось, хоть секретарь Мэри и предлагала устроить пресс-конференцию онлайн. Вот еще. У входа в «Кудрявую овечку» пришлось потрудиться, чтобы впихнуть толстячка в дверь. Тот пыхтел и постоянно извинялся, пока Холли тянул его вниз, зато стоило им проникнуть в пекарню, немедленно взмыл наверх: больше его никто не держал.

Холли достал салфетки из кармана, вытер руки и сказал Мэри Лу:

— Ну, мне как всегда. А потом я облагорожу тебе стену, сил моих нет смотреть каждое утро на этот невыносимо скучный цвет.

Почему-то она не бросилась со всех ног выполнять заказ.

Вместо этого Мэри Лу, открыв рот, таращилась на болтающегося под потолком незнакомца.

— Латте! Пирог! — нетерпеливо напомнил о себе Холли.

— Простите, сэр, — крикнула она, не пошевелившись, — вам там удобно?

— Да-да, вполне, — раздалось сверху, — очень тепло и уютно, спасибо большое. Гораздо лучше, чем на улице.

— Может, что-то нужно?

— Нет-нет, я просто побуду немного здесь.

Мэри Лу наконец осознала, что так пристально разглядывать незнакомцев неприлично, опустила глаза и шепотом спросила у Холли:

— Где ты его взял?

— Подобрал по дороге сюда, — пожал он плечами. — Послушай, у меня было ужасное утро. Меня разбудили самым неподобающим образом…

— Да ну? — и она захихикала.

Весь Нью-Ньюлин уже не первый месяц весело судачил о том, что происходит в замке на скале.

Самопровозглашенная мэр и шериф деревни, падший инквизитор Тэсса Тарлтон приютила в своем доме двух чужаков. Гениального и самого модного художника столетия, прямого потомка основателя Ньюлинской художественной школы Холли Лонгли и Фрэнка… просто Фрэнка.

Что еще о нем скажешь?

Местные обитатели редко совали нос в чужие дела. Каждый, кто нашел дорогу сюда, жил себе, как умел и хотел, но личная жизнь Тэссы Тарлтон не могла оставить нью-ньюлинцев равнодушными.

Девчонка Одри даже взялась писать фанфики, и до того неприличные, что Холли читал их только под одеялом, краснея и потея.