А Тэсса осталась стоять за плечом Холли, с интересом наблюдая за происходящим.

Ее всегда восхищало, как он легкими прикосновениями, штрихами, мазками менял этот мир. Это выглядело обманчиво просто, но для того, чтобы добиться такого эффекта, нужно было уметь видеть все вокруг немного под другим углом.

Обычно Холли не любил разговоров во время работы, но сегодня на него напал болтливый порыв:

— Как тебе эти Ваны? Он выглядит настоящим черствым сухарем, неудивительно, что женщина пускает слюни на нарисованного фрэнка. Счастливая женщина не залипла бы на такой картине.

— Ты пытаешься оправдаться? Будто бы не твоя работа свела с ума женщину, а ее черствый муж?

— Нет, нет, нет! — закричал Холли возмущенно. — Я отказываюсь нести ответственность за чужие несчастья!

— Тогда умри прямо сейчас, — посоветовала Тэсса насмешливо, — ни у кого еще не получилось жить так, чтобы никого не затронуть.

— Ты такая жестокая, — пробормотал Холли расстроенно. — Как ты можешь говорить такое мне под руку? Что, если картина начнет излучать тревожность?

— Все дело в том, какой баланс на весах. Ты украсил своими рисунками мою спальню, и я стала хорошо спать. Если бы не ты, мы с Фрэнком так бы и жили порознь, потому что наши кошмары перемешивались, помнишь?

— Да-да, — приободрился Холли, — зовите меня своей крестной феей. Эй, дубина, ты должен каждое утро начинать с благодарности и восхвалений.

— Я терплю тебя изо дня в день, — буркнул Фрэнк, не открывая глаз. — Разве этого недостаточно?

— Спасибо большое, Холли, — церемонно поклонилась Тэсса, а потом положила ладонь между его лопаток, чтобы погладить.

— Хорошо, — сказал он, — оставь руку там. Это меня успокаивает.

Затаив дыхание, она смотрела, как Холли начинает свое волшебство. Он не менял почти ничего, просто по-иному распределял блики света, едва-едва играл с цветом, невесомыми полутонами преломлял тональность картины.

— Готово, — объявил Холли спустя час или около того. Внутренний секундомер Тэссы сломался от переполняющих ее эмоций. Как будто теплая и прозрачная вода омывала ее, принося с собой обнуление.

— И что? — Фрэнк встал и уставился на картину. — Все точно так же, как и было. Ты мошенник, Холли.

— Ты не видишь? — Тэсса вдруг поняла, что плачет. — Теперь это нежность.

Глава 24

Слезы градом катились из глаз Мэри Лу, но она продолжала упорно резать лук для пирога. При этом ее сердце пело.

В ту минуту, когда Эрл, мучительно выбирая слова и бледнея от мук совести, попросил ее отложить свадьбу, потому что ему надо «кое с чем разобраться», Мэри Лу ничем не выдала того огромного облегчения, которое испытала.

Это ведь плохо — радоваться таким вещам?

Она любила Эрла, в самом деле любила, как хороший человек любит того, кто несправедливо обречен на вечное одиночество.

Но однажды он ей сказал: ты замечаешь, что возвращаешься в дом на холме все позже? И Мэри Лу поняла, что так оно и есть. С каждым днем она все неохотнее закрывала «Кудрявую овечку» и все медленнее поднималась на холм, потому что любила людей, и разговоры, и смех, а Эрл был таким молчуном, что рядом с ним она тоже становилась отшельником.

Наверное, он чувствовал ее напряжение, вот и решил немного отступить, чтобы дать Мэри Лу передышку, и его чуткость расстраивала ее. Ну почему она такая эгоистка?

И радость от неожиданных отсрочек свадьбы — сначала из-за смерти Вероники, а теперь по просьбе жениха — была отравленной, себялюбивой. Но ведь все равно оставалась радостью.

В кофейне противный старикашка Йен Гастингс проводил беседы с жителями Нью-Ньюлина в поисках того зловещего преступника, который украл у Уильяма Брекстона его штаны.

Мэри Лу могла бы подсказать, кто тут постарался, да и другие тоже догадывались об авторстве кражи, но никто не спешил делиться с Гастингсом этой информацией. Он так и оставался пришлым чужаком, да еще и критиковал Тэссу, кто бы захотел с ним откровенничать?

— Что вы делали в ту ночь? — спрашивал Гастингс, делая какие-то пометки в новехоньком блокноте. Наверное, он специально купил его в магазинчике Кенни ради этого расследования.

— Я-то? — Фанни почесала за ухом. — Играла в Тэссу Тарлтон.

— Что, простите? — изумился старикашка.

— Кенни притворялся Фрэнком, а я Тэссой. Мы укололись иголками Дерева любви и устроили ролевые игры в ее замке. Ну знаете, он злобно зыркал и рычал, а я командовала им направо-налево. Было очень весело.

— В ее замке? — Гастингс все-таки ухватил самое важное. — Это совсем рядом с пансионатом. А не могли вам… эм… в процессе… кгхм… ваших игрищ понадобиться чужие штаны? Я правильно понимаю, что вы находились в видоизмененном сознании?

— Мы находились в любви, — фыркнула Фанни, — нам в ту ночь и собственные штаны были ни к чему, не то что чужие.