Первого мая я угощала подругу яблоками, которые взяла из дома. А она купила нам по шаурме. Кажется, это единственное, что я ела в тот день.

Второе мая не сохранилось в моей памяти. Только помню, что шел дождь. И я в основном сидела дома, принимала соболезнования по телефону, переписывалась. Запертая в четырех стенах, страданиях и боли… Сравнила бы тот день с темным листом – антиподом белого.

Третьего числа состоялись похороны. Приехал из другого города отец. Его тронули мои рыдания по телефону, которые я не могла сдерживать. И вид исхудавшей, истончившийся мамы в гробу тоже произвел на отца впечатление.

На ее последней табличке допустили ошибку! Я сразу обратила на это внимание. Написали, что маме сорок три, а не два. Прибавили год. "Господи, хоть бы это было правдой", – сказала я шепотом. Целый год! Это же огромное количество времени, которое мама бы еще прожила. Со мной! Триста шестьдесят пять дней… Лето, осень, зима, еще два месяца весны… сколько жизни… Будь табличка верной, эта отсрочку восприняла бы огромным счастьем.

Незадолго до смерти мама почти перестала есть. Чаще всего жевала что-то вкусное, а потом сплевывала в целлофановый пакет, который я перед ней держала. Особенно мне запомнилось это про мармелад. С трудом я уговаривала ее хоть что-то проглотить. Такое поведение возникло из-за проблемы с желудочно-кишечным трактом, диареи. Не усваивалась еда у мамы. Непоправимым ударом это стало для ее психики. Деликатная проблема – это если пару раз. А когда постоянно? Непрекращающийся кошмар! Например, только я убрала все последствия диареи, и ушла в магазин, радуясь такой смене обстановки. Звонок расстроенной, паникующей мамы застал меня при подходе к кассе, опять всё повторилось…

В моей семье всегда ставили живую елку. Не вспомню ни одного года без зеленой красавицы. Много лет мы ходили втроем: я, мама, дедушка. Затем вдвоем, несли елочку вместе. В последний мамин Новый год я пошла одна. Выбрала красивое, пышное, зеленое деревце, среднего размера. Тащила до дома одну остановку. Было тяжеловато, но это же ради мамы. И она дома тоже постаралась. Поменяла перегоревшую лампочку в спальне! Мама перед Новым годом еще не была лежачей больной, но уже мучилась от слабости. А тут требовалось встать на стул, прикладывать усилия! Выкрутить сгоревшую лампочку Ильича, вкрутить новую. Быстро у нее силы закончились, пожалела она о своем порыве. А я то поначалу обрадовалась, понадеевшись, вдруг так ей потихоньку делается лучше?

Елку купила сразу вместе с крестовиной, чтобы не мучаться установкой. Дедушка раньше ставил елку в ведро с песком. А мы с мамой при установке должны были держать елку прямо, не шелохнувшись. Ох, и переругивались между собой, конечно. Никакого негатива в душу те ссоры не приносили. Славное прошлое! Какие тогда казались важными сложности, выйти на хорошую отметку в четверти по алгебре? И неподдельное счастье, когда это получалось. "Все, четверка!" – вылетела я с таким радостным известием в холодный коридор школы к маме. Она очень обрадовалась! Сказала: "Молодец! Иду за фонариком". Это была вторая четверть, любимая, потому что перед Новым годом. На окнах школы появились снежинки, красота то какая! Я мечтала сильно о фонарике, получив его, прыгала, хлопала в ладони от восторга. Такое непритязательное по нынешним временам желание. Подобное было с лазером. Наш кот Марсик, который играть с человеком или какими-то мышками (бумажка на веревочке) не особо любил, просто обожал гоняться за "красной мухой". Искренне недоумевал, как же так, он ведь поймал лапками! Как "муха" выскользнула? Бежал дальше ловить.

Мне помогали с мамой. Финансово, своим присутствием. С сестрой и тетей у мамы отношения близостью не отличались. Много накопилось взаимных обид. Никаких дружных семейных посиделок давно не устраивали, не встречались даже на праздники. Но болезнь изменила многое. Узнав о ней, мама обратилась к оставшимся близким родственникам. И ни сестра, ни тетя не отказали в помощи. Ведь можно поступать благородно, правильно с человеком, даже не любя его. Не отказывать в помощи, когда эта возможность есть.

Сильно помогала мамина подруга, тетя Оля. Она жила с нами в одном доме, соседнем подъезде, двумя этажами выше моей первой недолгой лучшей подруги. Тетя Оля не помогала финансово, она помогала иначе. Подталкивала нас, особенно меня. Сподвигла добиться маме инвалидности, естественно, дали первую группу. Вместе со мной ходила в поликлинику, чтобы "поймать" заведующую. Требовалась справка о нетранспортабельности. "Как же так, еще молодая женщина, всего сорок два года", – покачала головой заведующая. Да. Все так. Справку получили с горьким осадком от чужого сожаления.

Еще тетя Оля приходила иногда помочь маме подняться выше на кровати, потому что больная постоянно сползала, нервничала из-за этого. Да, она очень исхудала, но все-таки весила больше тридцати килограмм. А мой вес в тот год колебался в районе сорока пяти. Если в течение дня я многократно помогала маме подниматься выше, мои слабые физически руки к вечеру просто отваливались. Еще тетя Оля находила для старой подруги и добрые слова. Я тоже старалась их говорить. Но иногда получалось только сдерживать злые, вызванные усталостью.

Помогали и несколько маминых подруг еще со школы. Осенью, когда состояние больной считалось сносным, а я регулярно ходила на работу, они приходили в гости. Приносили маме поесть, развлекали беседами. Такое щемящее душу чувство я испытала, заметив из окна автобуса маму! Она шла вместе с подругой детства по нашей аллейке. Подсознательно я чувствовала, что это последние относительно нормальные прогулки мамы на свежем воздухе. Словно я в том автобусе уезжала вперед, оставляя маму позади. Будущее и прошлое… Если бы это помогло обратить время вспять, развернула бы автобус! Попробовала бы, во всяком случае. Облик мамы с той прогулки крепко запечатлелся в памяти: коричневая легкая куртка, темные брюки, любимая прическа: она закалывала волосы наверх, но не полностью, чтобы они опускались ниже плеч.