Шрифт:
– Они все это строят, царевна, для гордости одной, для прославления панежского. «Вот, – говорят, – у нас в Китае попы уж сколько лет живут, и только еще в Российском государстве гнезда у нас не свиты». Так и пытаются… А если правду-то сказать, что это за гнездо? Сосуд скудельный! Не угодят тебе, так завтра же велишь их взять за приставы да за рубеж перевезти…
– И вестимо! А покамест их никто не видит и не слышит – пускай живут. Ты только прикажи за ними наблюдать, чтобы с Польшею каких не учинилось пересылок… Так это-то и есть те козни, о которых ты писал мне?
– Нет, государыня. Те козни пострашнее. Был у меня Бориско да спьяну мне насказал таких чудес…
– А, вот что? Верно, то, что ему «медведица» преображенская надула в уши!
– Не без того, великая государыня! Он все на том настаивал, зачем я твою руку держу, а не руку «законного» царя.
– Ах он, крамольник, о каком законном царе смеет он говорить? Да он у меня в Сибири места не найдет! – гневно заговорила Софья, изменяясь в лице от негодования.
– Дозволь сказать мне слово, государыня. Бориске мы должны сказать спасибо за откровение его. Пускай его прямит тому царю, который кажется ему законным! Но дело вот в чем: Нарышкины ему напели, что «твои часы изочтены».
– Что ж? Известь меня хотят они, что ли? Или какой предел мне положить?
– Нет, государыня, не к тому они речь клонят! А к тому, что, мол, государю Петру Алексеевичу уже скоро можно будет вручить бразды правления…
– Мальчишке?! Где же ему править: у него лишь игры на уме, да конюхи потешные, да барабаны… Не вижу я, чтоб из него и после вышел какой толк. Недаром люди говорят, что его матушка еще недавно в Смоленске у себя в лаптях ходила! Оттого и сыну дает холопьими потехами тешиться!
Голицын спокойно выслушал весь этот поток слов гневной царевны и затем сказал:
– А все же, великая государыня, от Нарышкиных можно всякою худа ожидать, и я бы думал, что следует принять кое-какие меры!..
– Давно я это думаю, – мрачно сказала Софья, предполагая, что Голицын угадывает ее тайные замыслы, – и есть у меня люди, готовые на дело…
Голицын поспешно перебил ее:
– Нет, государыня, я не о том… теперь еще не время… Да и дай Бог избегнуть крови! Мне думается, что их проще можно убедить и в силе, и в крепости твоей…
– Что ж ты придумал?
– По-моему, теперь, при заключении вечного замиренья с Польшей, следует тебе яко правительнице при отпуске послов явиться, допустить их к руке, а затем велеть себя вписать в титул договора. Если против того никто не возразит, то мы во все концы Российского государства от имени и твоего, и великих государей разошлем извещение о благополучном окончании переговоров с Польшей и о союзе с нею, и тогда все увидят, что царский титул преумножен и твоим именем!
– Ну а дальше что же?
– А далее, когда привыкнут видеть твое имя рядом с именами государей малолетних и к правлению неспособных, то уразумеют, чьей мудростью достаются столь прибыльные для Российского государства приобретения, уразумеют, кто Русскою землею правит, и должно будет…
– Ну, ну, что должно будет?..
– Тебе венчаться вместе с братьями на царство…
Софья пристально и вдумчиво посмотрела в лицо любимцу своему.
– А братья?
– Тебе они не могут быть помехой! Не им тягаться в уме с тобой, государыня! Один пусть тешится конями, а другой – потешными огнями да солдатами… Ты будешь править как державная царевна – и кто же тогда посмеет разинуть рот?
– Спасибо, князь Василий, за службу верную и за совет. Но мы об этом с тобою поговорим еще сегодня вечерком. Ты сделай вид, что просишься на именины… Уж, верно, есть Юрий в родне?.. Я объявлю поход в Новодевичий монастырь к вечерне… И жди меня на своем Загородном дворе.
Князь Василий низко поклонился царевне и вышел из комнаты в переднюю, где выхода царевны уже так давно ожидали бояре и вельможи. Широко распахнув дверь, он громко провозгласил:
– Государыня царевна София Алексеевна изволит жаловать в переднюю.
Затем стал обок двери и вместе со всеми остальными боярами почтительно и низко поклонился, касаясь перстами пола, между тем как Софья, шурша тяжелым шелковым нарядом, с царственным величием переступила порог и входила в палату.
VII
Добрый совет Оберегателя был принят царевною к сведению и применен на деле. Три дня спустя трактат, в титуле которого красовалось имя царевны Софии наряду с именами братьев, был подписан, и затем списки его разменены обеими сторонами. В тот же день братья-цари подтвердили его в присутствии всех бояр и вельмож торжественною присягою в Грановитой палате, перед самими послами, и послам объявлен был отпуск.