Передав приказ, стольник так быстро повернулся и ушел, что ни князь Василий, ни князь Алексей не успели задать ему вопрос: зачем их зовут во дворец? А между тем волнение князя Василия и его спутников достигло крайних пределов; Неплюеву накануне привиделся дурной сон, и он ждал всего недоброго. Змеев относился совершенно равнодушно к тому, что могло его ожидать во дворце государеве; князь Алексей, как юноша, не ведавший за собою никаких провинностей, ожидал только всего хорошего – ожидал, что юный царь приблизит его к себе и будет так же ласкать и баловать, как покойный брат его, царь Федор Алексеевич.

Князь Василий ничего не ожидал, ни на что не надеялся: он пугался только того, что не мог себе составить никакого понятия об ожидавшей его участи. Одно было несомненно и ясно – их требовали не на суд и не к розыску… Но зачем все это облекалось такою таинственностью? Отчего никто из прежних друзей, приятелей и знакомцев, теперь толпившихся в передней Петра, ни единым словом не известил князя Василия о том, что его ожидает. Или и они тоже ничего не знали о принятых царем решениях?.. Но, как бы то ни было и что бы его ни ожидало впереди, князь Василий решился встретить удар судьбы с достоинством и твердостью…

За час до вечерен начались сборы во дворец. Вскрыты были сундуки и коробьи, отворены ларцы и шкатуны; вынуты были все захваченные с собою одежды – опашни и шубы, чуги и кафтаны, шапки с запанами и без запан, пояса, оплечья и застежки. Князь Василий велел сыну одеться в атласный лазоревый кафтан с финифтяными пуговицами, в которых горело по яхонтовой искорке. Пояс из золотой чешуи подтягивал его тонкий и стройный стан и застегнут был богатой пряжкой, усыпанной изумрудами и яхонтами. Поверх кафтана на плечи накинута была белая суконная шуба, с широким золотным кружевом, обшитая спереди собольими пластинами. На белой шапке, опушенной соболем, горела большая запана, усыпанная рубинами. Сам князь Василий облекся в алый кафтан, обшитый широким, тяжелым золотым галуном, а на плечи накинул шубу такого же цвета, виницейского бархата, с «золотыми травами и реками по червчатой земле». На шубе в два ряда были нашиты большие пуговицы, усаженные драгоценными камнями, и около каждой из них были приложены застежки с кистями из тяжелого золотого плетения, прекрасно дополнявшие великолепный наряд боярина.

Вот наконец раздался благовест к вечерне, и князь Василий в безмолвии опустился на колени перед своею дорожною божницей; волнение его было так сильно, что он не мог припомнить ни одной молитвы и, крестясь, все только вперял взор в лик Спасителя, от которого ему как бы слышался утешающий глас: «Его же любит Господь – наказует…» Но зато рядом с отцом, на том же ковре, стоял князь Алексей и спешно, порывисто, почти не переводя духа, читал нараспев все известные ему молитвы, прерывая их возгласами «Господи помилуй!» и частыми земными поклонами. Наконец князь Василий поднялся с колен, положил на себя последний крест и отвесил последний поклон… Обернувшись к сыну, он был поражен бледностью его лица. Князь Алексей вопрошающим взором смотрел в глаза отцу и, читая в них тревогу, говорил:

– Батюшка, мне страшно…

– Пойдем, Алешенька! Пора! Отходят вечерни.

Кареты были давно поданы, и застоявшиеся кони плясали на месте, едва сдерживаемые конюхами.

Князья уселись в кареты, уселись их спутники, и экипажи, сопровождаемые пешими гайдуками, двинулись к Святым воротам обители. Народ побежал за ними следом, а когда бояре вышли из экипажей и вместе со всею свитою, крестясь, вошли в ворота обители, за ними повалила в обитель и толпа народа. К этой толпе присоединилось и то народное множество, которое выходило из собора после вечерен.

Князей Голицыных встретил у собора тот самый стольник, который приходил к ним сегодня с приказом; он пригласил их следовать за собою ко дворцу.

Еще издали князь Василий увидел около низкого одноэтажного здания государского дворца пеструю толпу людей всевозможных сословий, чинов и званий; перед самым дворцом выстроен был полк потешных под ружьем и Сухарев стрелецкий полк с бердышами и пищалями. Под навесом крытого низкого крыльца теснились бояре и окольничие, в нарядных шубах и кафтанах, в высоких горлатных шапках. По обе стороны лестницы двумя тесными кучами стояли стольники, дворяне и гости. Как только завидели с крыльца стольника и князей Голицыных с их свитою – все смолкло в ожидании. Слышно было, как стрелецкие десятники разгоняли толпу, очищая дорогу Оберегателю и его сыну…

С первого взгляда на бояр и вельмож, стоявших под навесом, и на младший придворный чин, теснившийся около крыльца, князь Василий понял, что его ожидает недоброе. Никто из старых знакомцев его не узнавал; никто даже не смотрел в его сторону…

Но вот стольник поднимается на ступеньки крыльца – поднимается за ним и князь Василий, с трудом переводя дыхание, еле передвигая ноги и чувствуя устремленный на него взгляд всенародного множества… Эта лестница в десять – двенадцать ступеней показалась ему чуть не горою Голгофою. И еще две ступени… Но стольник остановился и остановил князей. На верхней ступени явились четыре думных дьяка и в числе их Емельян Игнатьевич Украинцев. Вперед тех дьяков выступил дьяк Автамон Иванов с бумагою и громко произносит:

– Указ государев!

Князья и их свиты снимают шапки и почтительно наклоняют головы. Налетевший откуда-то ветерок шаловливо играет золотистыми кудрями князя Алексея. Среди наступившей мертвой тишины слышно, как воробьи чиликают и прыгают по желобу под крышею…

– Князь Василий и князь Алексей Голицыны! – раздается вдруг, словно медная труба, резкий и звонкий голос дьяка. – Великие государи и великие князи, Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великие и Малые и Белые России самодержцы, велели вам сказать: как они, великие государи, взволили содержать прародительский престол, и сестра их, великих государей, великая государыня, благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна, без их, великих государей, совету во всякое самодержавие вступила, и вы, князь Василий и князь Алексей, отставя их, великих государей, и угождая сестре их, государевой, и доброхотствуя, о всяких делах мимо их великих государей, докладывали, а им, великим государям, в то время было неведомо. Да ты ж, князь Василий, просылал в малороссийские города их, великих государей, грамоты, велел печатать в них имя сестры их, великих государей, великие государыни благоверные царевны без их, великих государей, указу. Да ты ж, князь Василий, прошлого сто девяносто седьмом году ходил с их, великих государей, ратными людьми в Крым и, дошед до Перекопи, промыслу никакого не учинил и отступил прочь и тем своим нераденьем их государской казне учинил великие убытки, а государству разорение и людям тягость. И за то указали великие государи отнять у вас честь, боярство, а поместья ваши и вотчины отписать на себя, великих государей, и послать вас в ссылку в Каргополь; а в приставах указали великие государи быть Федору Мартемьяновичу Бредихину.