Это случилось во вторник. Али Сафа-бей получил известие, что у отряда разбойников атамана Калайджи кончились боеприпасы, а новая партия прибудет из Сирии только через неделю.

Али Сафа-бей возбужденно шагал взад и вперед по огромной гостиной. Он думал о том, как прибрать к рукам земли крестьян деревни Вайвай.

Ему следовало запастись терпением и ждать. А потом засыпать Анкару телеграммами о том, что в касабе восстание, что в горах разбойники и нужна помощь правительства… Ждать предстояло год или два. А тут еще этот отряд Калайджи!

Жена Али Сафы-бея сидела на тахте, любуясь мужем и восхищаясь тем, как ловко он хлещет себя плеткой по блестящим голенищам. Когда Али Сафа-бей был разгневан, он всегда открывал свои сокровенные планы жене и ему становилось легче.

— Ханым, — начал он, как обычно, — ты знаешь, что я собираюсь делать?

— Нет. Расскажи, — отозвалась жена.

— Знаешь ли ты, что я собираюсь делать? — повторил он. — Надоело мне все, клянусь аллахом… Сам себе противен, и все из-за них. Каждый божий день боеприпасы!

Каждый день отряд жандармов!.. Надоело. Крестьяне вчера пошли к каймакаму жаловаться, что разбойники не дают им покоя; жизнь их, честь, имущество — все растоптано. Жизнь опротивела. Они дошли до того, что дали в Анкару телеграмму… Я стал уговаривать их: не позорьте нашу касабу перед правительством. Ждать мне еще два года… Прибрать бы деревню Вайвай к рукам. Знаешь ли, что я собираюсь делать, жена?

Женщина утвердительно кивнула головой.

— Соберу крестьян и засыплю телеграммами Анкару. Сообщу, что тут вспыхнуло восстание, горы захвачены разбойниками, что они создали свое правительство. Сюда направят полк или отряд горных войск, и все будет в порядке. Всех арестуют. Правительство подавило большое восстание курдов, а тут всего-навсего два-три босых и хромых разбойника… Я приказал телеграфисту, чтобы он ничего не передавал в Анкару о разбойниках и о волнениях в уезде. Но года через два, когда земли деревни Вайвай перейдут в мои руки, я знаю, что я сделаю с этими разбойниками…

Али Сафа-бей задумался и, подняв голову, снова стал шагать по комнате.

Но Али Сафе-бею пришлось ждать не два года, а гораздо больше, пока он смог осуществить свой план. Выбрав удобное время, он телеграфировал в Анкару, что на касабу напали разбойники, и просил немедленно выслать полк солдат. С помощью присланных войск он ликвидировал враждебные ему отряды разбойников.

Дверь приоткрылась, и это вывело Али Сафу-бея из задумчивости. Слуга сказал:

— Какой-то человек с перевязанной головой и с длинной бородой хочет видеть тебя, господин.

— Пусть войдет, — сказал Али Сафа-бей.

Вошел старик и со стоном бросился на колени.

— Здравствуй, господин мой, брат мой, Али Сафа-бей!

— Здравствуй.

— Отец твой, Али Сафа-бей, был моим лучшим другом. И вот я, Абди, пришел в твой дом. Спаси меня! На моих глазах сгорела моя родная деревня. Только ты можешь спасти друга твоего отца. Вся надежда на тебя. Ноги твои целовать буду! Ведь мы с твоим отцом были как родные братья… Спаси меня!

— Не тревожься, — улыбнулся Али Сафа-бей. — Передохни немного, потом поговорим.

— Как же мне не тревожиться? — ответил Абди-ага. — Этот элодей занес над моей головой клинок. Он сжег большую деревню, чтобы расправиться со мной. Мою деревню, Актозлу. Я боюсь… Ноги твои целовать буду, спаси меня, Али Сафа-бей! Я и днем не могу спать, не только ночью.

— Абди-ага, — насмешливо сказал Али Сафа-бей, — я слышал, что этот твой Тощий Мемед — мальчишка.

— Это неправда, неправда! — вскочил Абди-ага. — Он сейчас высок, как тополь. Я видел его своими глазами, когда он поджигал дом. Он выше нас двоих! Да, он был ребенком, но сейчас он выше нас. Разве ребенок может сделать то, что он сделал?

— Не беспокойся, ага, — сказал Али Сафа-бей. — Найдом и на него управу. Выпей-ка кофе!

Дрожащими руками взял Абди-ага чашку, протянутую ему слугой.

В комнате приятно запахло кофе. Абди пил, причмокивая. Вошла жена Али Сафы-бея и села на тахту возле Абди-аги.

— Пусть никогда не повторятся твои страдания. Сердце обливалось кровью при известии о постигшем тебя несчастье. Ах, что он сделал с тобой! Но ничего, Али Сафа-бей расправится с ним. Да поможет ему аллах! Не горюй, — успокаивала хозяйка Абди-агу.

После пожара Абди-ага стал заговариваться. Он говорил сам с собой, рассказывал о пожаре. Он рассказывал всем, с кем встречался, не обращая внимания на то, слушают его или нет.

Люди сочувствовали Абди-are, проклинали Тощего Мемеда. Каймакам, начальник жандармского управления, жандармы, чиновники, писари, жители касабы — все разделяли его горе. Когда он говорил, на глазах у него блестели слезы и нельзя было не пожалеть его.

Увидев перед собой женщину, готовую слушать его, Абди-ага обрадовался. Как только Абди-ага начинал свой рассказ, он становился жалким, печальным, лицо его менялось, и на нем можно было прочитать трагедию той ужасной ночи.