«Ко Господу воззвал я в скорби моей – и Он услышал меня.

Из чрева преисподней я возопил – и Ты услышал голос мой.

Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня,

все воды Твои и волны Твои проходили надо мною.

И сказал я: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святой храм Твой.

Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня;

травою морскою обвита была голова моя.

До основания гор я снисшел, земля своими запорами на век заградила меня.

Но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.

Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе,

и молитва моя дошла до Тебя, до храма святого Твоего.

Чтущие суетных богов оставили Милосердного Своего,

а я гласом хвалы принесу Тебе жертву: что обещал – исполню,

у Господа спасение»… – пропели монахи.

И больной Илья, словно в полубреду, повторил:

– …что обещал – исполню. У Господа спасение…

– А что бы исполнил Господу, Илюшенька, когда бы извел тебя Господь из немощи твоей?

– Какое Господь заповедовал бы послушание – тем бы и служил.

– А мечом служил бы Господу нашему?

– Я человек воистый, приходилось отчину оборонять. И обучен стариками к тому. Служил бы.

– Обетоваешься ли оставить дом и всех сродников своих ради служения воинского? – спросили старцы.

– Обетоваюсь!

Обетоваешься ли покинуть чад и домочадцев своих ради служения воинского Царю Небесному?

– Обетоваюсь!

– Обетоваешься ли отринуть славу мира сего, и гордыню людскую, и всю суету, и красоту тленную мира сего ради Господа и Спаса нашего?

– Обетоваюсь! Господь – моя сила, и в Нем – спасение мира и народа моего, – ответил Илья, дрожа от странного экстатического напряжения. – Да не отступлю и не постыжусь!

– Аминь! – выдохнули старцы. И, споро раскрыв котомочку заплечную, достали оттуда корчажку глиняную запечатанную. – А вот, Илюшенька, испей-ко нашего питья, ровно в три глотка.

Они плеснули из корчажки в ковшик. Поднесли к губам больного.

– Раз, два, три, а более не надо. Запевай за нами «Верую».

– Верую! – пророкотал Илья. – Во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым… – Голос его стал стихать, и на словах:

«Исповедую единокрещение во оставление грехов» – он откинул голову и уснул.

Монахи, надсаживаясь, вынесли его в огород и положили на траву.

– Отец наш! – кликнули они стоявшему посреди огорода греку, тот словно очнулся от обморока. – Пособи баньку вытопить.

Пока деловито и быстро топили баню и ждали, когда выйдет из нее, черной, угар и наполнится вся внутренность ровным жаром от раскаленной каменки, монахи стянули с могучего Ильи рубаху и внимательно прощупали-осмотрели его всего.

Грек видел, как цепкими пальцами старцы перебрали каждый сустав, каждую мышцу огромного, литого тела Ильи.

– Осклиз, – наконец произнес приговор свой один из старцев, и второй согласился.

– Осклиз – вот здесь и здесь, – показывая на позвоночник, сказал он. – Тута жилу пережимает, а тута вовсе в бок пошел.

Не смея подойти и дивясь, как это в тесном городище никто не подходит к старцам и не собирается толпою, будто здесь и людей не стало – ни жен, ни стариков, ни мальчишек, – греческий священник наблюдал, как старцы что-то мазали у Ильи на спине, словно письмена какие-то на позвонках его выводили. А потом, обхватив громадное и мягкое, как тесто, Ильино тело, волоком потащили его назад, в баньку.

– А ты-то, отец мой, что раскрылился? Пособляй! – просипели они, сизые от натуги, греку. И тот поспешно схватил огромную руку Ильи, перекинул через плечо и потащил грузное тело в раскаленную баню.

Старцы растянули спящего на полу, и один из них, разувшись, стал босыми ногами ему на спину.

– Владычица Богородица, помоги нам, грешным! – Старец переступал по широкой спине лежащего ничком Ильи. И вдруг подпрыгнул, мягко и упруго надавив на позвоночник. Второй в этот момент изо всех сил потянул Илью за ноги. Раздался щелчок, словно переломили сухую палку, и старцы опять кинулись выщупывать чуткими своими пальцами бамбук позвоночного столба.

– Стали! Стали! Мосолки на место стали! Ну, слава Господу! Поправится. Недаром нам игумен говорил:

«Во граде незнаемом сыщите расслабленного, в память Ильи Пророка нареченного, излечите его, и слава его будет славою Самсона Ветхозаветного». Так и есть, по-реченному. И нас, грешных, Господь сподобил послужить! – Теперь он спать трое суток будет. А ты, батюшка, иди и не сомневайся, да никому про нас не сказывай…

И грек пошел, пребывая в полном недоумении.

– Как не сказывать? Будто старцы на крыльях прилетели? Будто их никто не видел? А стража? А жители городища?.. А жена да домочадцы Ильины? Жена-то ведь каждый день с расчисток бегает: обмывать да кормить его.